Илья Штемлер - Коммерсанты

Из-под арки Главного штаба пахнуло сырым ветром. Рафинаду стало не по себе. А ведь могут и куртку разодрать, новую шведскую куртку, что купил он на той неделе у своего приятеля Феликса Чернова. Разорвут — и ни с кого не спросишь, мелькнуло в голове. Кто-то уже тянул Рафинада за кроссовку.

— Руки, руки! — Рафинад сдвинул кроссовки и крепче вцепился в решетку.

Тот, рукастый, потянулся за ускользнувшей кроссовкой, желая ловчее ухватить и стянуть с подоконника. Толпа горячилась, изнывая желанием перейти к делу. От штабного ядра, от «мозгового центра», отделился молодой человек с прусскими нафабренными усами под острым гоголевским носом и, властно раздвигая народ, устремился в сторону подоконника, на котором пританцовывал Рафинад. Последовал повторный указ не затевать бузу, не наступило еще время, пользы не будет.

— Чего бояться, чего бояться?! — базарно завопили несколько человек разом. — Кто у себя дома? Мы или они?!

— Будьте благоразумны, господа! — произнес усатый, подобно полицмейстеру из старого революционного кинофильма «Котовский». Толпа послушно и с охотой расползлась. Улица опустела. Только какой-то военный орал в междугородной телефонной будке: «Куда я попал?! Это мама? Это Мелитополь? Мама? Ни хрена не слышу!» Рафинад спрыгнул на тротуар и потер ладони, сгоняя ржавую пыль решетки. А ведь испугался он, испугался…

Прошло часа три, и вот он вновь на том же месте, у арки. Ничто тут не напоминало о ходке после митинга на Дворцовой площади. Лишь случайно залетевшие листья мокли в лужах, еще державших свет уходящей белой ночи, да все тот же военный маялся у междугородного телефона-автомата в ожидании разговора со своим Мелитополем.

— Что, нет связи с Мелитополем? — крикнул военному Рафинад.

— Нет, — не удивился вопросу военный. — Суки все!

— А может, уже и самого Мелитополя нет? — не отвязывался Рафинад.

— Хрен его знает, есть — нет… Автобусы уже не ходят. А мне в Рыбацкий поселок добираться.

— Лучше б ты в Мелитополь дунул.

Военный отмалчивался, с остервенением накручивая диск автомата.

Рафинад пересек Невский и через Кирпичный переулок выскочил на улицу Гоголя. Прибавил шаг. По какому-то психофизиологическому закону особо острое нетерпение возникает при приближении к вожделенному объекту. Припустив бегом, Рафинад остановился у двери, покрытой клочьями грязно-голубой краски. Толкнул ладонью, дверь не поддалась. Привалился плечом, дверь скрипнула, но не отворилась. Глухо… Рафинад чувствовал, что сейчас произойдет непоправимое. «Сами виноваты, сами виноваты, — бормотал Рафинад, — позапирали на замки, боятся, что писсуары их ржавые умыкнут», — срывая змейку на пятнистых джинсах…

Нет сладостней наслаждения, чем при чувстве облегчения плоти. Экстаз, райская музыка, пронзающая тело. Рафинад блаженно прикрыл глаза.

И чьи-то шаги за спиной нисколько не смутили Рафинада. Наоборот, пробудили зловредное упрямство — пока он не сделает свое дело, пусть хоть земля разверзнется под ногами…

— Старший сержант Краюхин! — строго представились за спиной Рафинада. — Чем вы тут занимаетесь?!

— Ссу! — томно ответил Рафинад, прикрыв блаженно глаза.

— Почему здесь? — повысил тон Краюхин.

— А где? — не оборачивался Рафинад. — Туалет закрыт.

— Нарушение общественного порядка, — не унимался Краюхин. — Превратили город в нужник. Спрячь трубу, пошли в отделение.

Рафинад молча продолжал свое дело.

Краюхин растерялся. Обычно нарушители пугались и готовы были сразу умасливать милиционера, а этот…

— Отойди, сержант, не ломай кайф, — процедил Рафинад. — Или присоединяйся, вместе веселей.

«Дурацкое положение, — подумал Краюхин, — стою и жду, пока этот тип закончит свое дело. Да что у него там, цистерна целая?» — закипал обидой Краюхин.

— Вы еще здесь, сержант? — невинно спросил Рафинад.

— Здесь, здесь. И долго буду здесь, — со значением ответил Краюхин. — Пятнадцать суток буду рядом, не волнуйся.

Рафинад вздохнул.

— Все, сержант. Блаженство не может быть вечным, — Рафинад привел себя в порядок. — Теперь, сержант, хоть на плаху, — он обернулся.

В сырой сутеми ночи он видел круглое лицо с неопрятной бородкой и усами, широкий нос, круглые безресничные глаза, точно увеличенные горошины, а рот, казалось, состоит из одной пухлой нижней губы.

— Ладно, сержант, веди в кутузку, — покорно произнес Рафинад и решительно двинулся вдоль улицы к Исаакиевской площади.