Илья Штемлер - Коммерсанты

— Курить есть что, гость? — спросил тот, в кепаре.

— Найдется. — Рафинад положил трубку, достал пачку «Мальборо» и стукнул по донцу коробка, выбивая сигарету.

— О… наша марка, — одобрил очкарик. Он положил домино и вытянул сигарету. — Были когда-то такие папиросы, «Наша марка».

— Когда-то и рыба была в магазинах, — ответил тот, в кепаре. — А сейчас только полки для мышей.

— Берите, берите, — Рафинад протянул и ему пачку. — Огня нет.

— Огонь у нас свой, — проговорил третий, присоединяясь. Игроки оставили домино и закурили.

— Что хочет новая власть? — Очкарик в наслаждении прикрыл глаза.

— Новая власть хочет, чтобы каждый работяга дымил такими сигаретами, а не стрелял бычки у мусорной тумбы. Вот что хочет новая власть.

Рафинад вновь набрал номер домашнего телефона. И вновь безответные гудки вызова. Странно, мать должна быть дома.

— Вы тут работаете? — спросил Рафинад. — Или тоже из добровольцев?

— Работаем, — ответил очкарик. — Паркетчики мы. Паркет набираем в кабинете. Узорный.

— Так у вас редчайшая профессия, — подластился Рафинад.

— Ну, — согласился тот, в кепаре. — А «Мальборо» куришь ты.

— Не прибедняйся, — осадил очкарик приятеля. — Пил бы меньше.

Вскоре Рафинад узнал, что мастера трудились над паркетом ротонды перед бывшим кабинетом Александра II. Что их согнали с рабочего места в эту комнату, а ведь могли бы огородить часть пола ротонды и класть свой паркет, никому не мешая. Что паниковать-то, людей с рабочего участка сгонять, когда у них обязательства, надо к сроку закончить паркет. Чья там власть придет — все равно паркет нужен. А главная обида в том, что их не пускают в комнату, где они хранили рабочий инструмент, — мол, работы нет, инструмент не нужен. Поставили кругом жесткий контроль, муха не пролетит, куда там пройти рабочему человеку — своих чуть ли не ощупывают…

Рафинад сочувственно кивал — действительно, люди спокойно работали, никому не мешали, и на тебе!

— Ты мне скажи, — проговорил очкарик, вытягивая вторую сигарету. — По какому такому праву мэр забрал себе царский кабинет, а? Что он, наследный прынц? Понимаю, при коммунистах… там произвол и прочее. Но ты себя демократом считаешь! А ведь вроде толковый мужик.

— Что ему, в дворницкой сидеть? — не удержался Рафинад, испытывая симпатию к мэру после сегодняшнего дня. — Иностранцев принимает, делегации всякие.

— Ну и что?! — взвился тот, третий, молчавший до сих пор. — Иностранцев пусть принимает в кабинете царя, пожалуйста, без упрека, пусть глядят на красоту. Но самому-то зачем там сидеть, по какому праву?! За это мы голосовали, глотки драли, чтобы он из царского окна… Или те же депутаты! Такую свару устроили, когда комнаты царские под кабинеты свои делили. Чуть ли не поубивали друг дружку без всякого гекачепе. Как при коммунистах был беспредел — гостей на свадьбах из царской посуды потчевать, — так беспредел и остался. И что их так на царское добро тянет, а? Зависть холопская, что ли? Не хочу я никого защищать, пусть друг у дружки носы отгрызут. — Паркетчик притушил сигарету и подобрал домино в широкую корявую ладонь с узловатыми ревматическими пальцами.

— А по мне, пусть балуются. Не то вдруг надумают себе новые хоромы строить, да почище царских — совсем изведут народ, а так хоть угомонятся. — Очкарик затер сигарету о расколотое блюдце. — Ты, Родион, в леса подайся, не выходи, пока новый Христос на Руси не объявится.

Рафинад снял телефонную трубку и принялся накручивать диск. Никакого ответа. Странно и непонятно. Беспокойство овладело Рафинадом…

Феликса он встретил у пандуса — роскошного настила в западном пределе дворца, что винтовой аллеей вел с первого этажа на второй, специально для страдающей ногами царицы.

— Не мог сообщить на фирму, в какой комнате вас искать? — обиженно произнес Феликс. — Бегаю тут, как пес, ищу.

— Не думал, что вернешься, — ответил Рафинад.

— Ты серьезно? — Феликс возмущенно посмотрел на приятеля.

— Шучу, шучу. Князья Шаховские были кем угодно, только не трусами. — Рафинад радовался встрече, а болтал так, по своей мерзкой привычке, не думая, что обижает. — Пошли; князь. Есть охота. На первом этаже столовая.

— Для всех? — спросил Феликс.

— Сегодня для всех. При жизни не пускали, хоть перед смертью пустят. — У Рафинада было опавшее, серое лицо, вытянутая шея, темные круги под глазами.

— Ну ее, эту столовую, у меня есть что пожевать, — Феликс встряхнул сумку. — Только место подберем.