Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Он быстро написал все это на листе гербовой бумаги и, не перечитывая, положил на край стола. Он знал, что допустил в тексте большую ошибку, но у него не было ни малейшего желания исправлять ее, он со всем примирился, хотя его должно было бы удивить, что в аудитории было тихо и пусто, только мужчина в очках храпел на скамье в первом ряду, а второй дремал на стуле… И тут он понял, что свободен, никто не обязывает его сдавать сочинение и никто не имеет права заставлять его поступать в университет, где он безуспешно стал бы учиться тому, чему можно научиться, просто живя на свете; он почувствовал, что свободен, и с криком радости бросился вон, железная решетка балкона преградила ему путь, он уже начал перелезать через нее, когда его внезапно остановил возглас: «Пеэтер Вяли, ты в своем уме!» Он почувствовал, как его толкнули, схватили за волосы, затем зажегся свет, и он увидел перед собой разъяренную женщину.

— Учти, я больше не желаю возиться тут с тобой ночи напролет. Никогда, — резко сказала женщина.

— Послушай, Лулль… — Он уже вторично назвал ее этим вызывающим у него тошноту именем. — Я хотел просить тебя стать моей женой.

Женщина тупо разглядывала его, затем надела желтый халат, подошла к окну и выглянула на улицу.

— Знаешь, я сыт по горло всем этим, я хочу жить, как все люди, хочу, чтобы у меня был дом, жена, дети, чтобы я мог по воскресеньям ходить с семьей на прогулку, я хочу, чтобы каждый вечер я ложился в постель не один, чтобы было о ком заботиться. Я больше не могу один, я…

— Я, я, я… — глухо отозвалась Лууле, повернувшись теперь к нему. — Слушай, Пеэтер Вяли, слушай внимательно, что я тебе скажу: во-первых, ты, даже при самом большом желании, не можешь быть мужем, потому что совместная жизнь требует от человека большего, чем копание в собственном я. Семейная жизнь не для тебя, ты считаешься только с собой и любишь только себя, тут уж ничего не поделаешь. Если я когда-то и любила тебя, то именно за твою слабость пай-мальчика. Ты был избалован, и мне хотелось еще больше баловать тебя, но теперь и я сыта всем этим по горло. Понимаешь: по горло! Я хочу вести другой образ жизни, но боюсь, что это просто не укладывается в твоем воображении.

Подумай, как славно бы звучало твое имя — луулевяли [5] Луулевяли — поэтическая нива. , разве не здорово, — через силу попытался пошутить редактор, но услышал, как его слова гулко отдались где-то, растворившись жалостью к самому себе; он закрыл глаза и внезапно ощутил вокруг себя пустоту.

— Пеэтер Вяли, я говорю тебе ясным языком, ты только подумай, как бы ты выглядел в роли женатого человека, — уже через несколько месяцев тебе захочется послать все к черту, потому что я стесняю твою свободу, которая в действительности… я надеюсь, ты можешь спокойно выслушать то, что я тебе скажу… которая в действительности не что иное, как свобода безграничного самолюбования, с детства внушенного тебе твоими драгоценными родителями, и все то время, что я тебя знаю, я слышу только одно — как глупо тебя воспитывали, и благоразумно молчу, что ты точь-в-точь такой, каким они тебя воспитали… Я понимаю, какого огромного усилия потребовало от тебя это дурацкое предложение, но напрягись еще чуть-чуть и выслушай, что я тебе скажу: из меня тебе жены не получится.

— Да, — произнес редактор, — но семьей я тем не менее обзаведусь.

— Не в моих силах запретить тебе это, но одно я знаю: из всех глупостей, которые ты можешь сотворить, эта будет самой большой.

— Да, — снова произнес редактор… В голове было пусто, в ней не рождалось больше ни одной мысли, и лишь позже пришло нелепое сознание, что все то время, что он был знаком с Лууле, он думал: эта женщина каждый день, каждый час, каждую секунду ждет, что я сделаю ей предложение. У него было такое чувство, словно его надули. Ему захотелось отомстить. — Полагаю, что я все-таки женюсь, — сказал он, растягивая слова.

— Ради бога, — сказала женщина. — Не угостишь ли ты меня сигаретой?

Редактор встал, чтобы достать из кармана пиджака пачку сигарет. Лууле курит очень редко, подумал он, похоже, лед тронулся, подумал он снова, но уже с легким раздражением.

— В таком случае я, вероятно, женюсь на Марре Вярихейн, — сказал он с деланным равнодушием и поднес зажженную спичку к сигарете женщины.

— А ты уверен, что она захочет выйти замуж за тебя? — спросила женщина по-прежнему резким, агрессивным тоном.

Редактор промолчал. Неожиданно пришедшая на ум мысль о Вярихейн, словно призрак, прокралась в его мозг.