Эмили Генри - Пляжное чтение [litres]

Иногда это наша похоть, или разбитое сердце, или одиночество, или страх, заставляющий вас свернуть с дороги к чему-то, иногда это выбор, которого вы избегали месяцами или даже годами.

По крайней мере, последнее, что они видели, это был метеорит, летящий к Земле, и именно он отвлек их своей красотой. Нет, они не испугались. Они были загипнотизированы. Может быть, это все, на что можно надеяться в жизни.

Я не знала, как долго лежала так. Слезы тихо текли по моим щекам, и я неожиданно почувствовала, как грубый большой палец поймал одну из слезинок. Я открыла глаза и увидела над собой лицо Гаса. А небо уже почернело, наступала ночь. Если бы вы увидели этот оттенок на чьей-либо коже, у вас тоже скрутило бы живот. Это было и страшно, и великолепно. Странно, как одни и те же вещи могут быть отталкивающими в одних ситуациях и невероятными в других.

– Эй, – ласково проговорил он. – Что случилось?

Я села и вытерла лицо рукой.

– Вот тебе и хеппи-энд, – сказала я.

Гас нахмурился:

– Но это был счастливый конец.

– Для кого?

– Для них, – сказал Гас. – Они же были счастливы. Они ни о чем не жалели. Они победили. И им даже не нужно было этого предвидеть. Насколько нам известно, они живут в этом моменте вечно. Они вместе и при этом счастливы. Они свободны.

По моим рукам поползли мурашки. Я поняла, что он имел в виду. Я всегда была благодарна папе за то, что он ушел в неведении. И надеялась, что за день до этого они с мамой смотрели по телевизору что-то такое, что заставило его смеяться так сильно, что ему пришлось снять очки и смахнуть с глаз слезы. Может быть, что-то случилось с его лодкой. Я втайне надеялась, что он выпил слишком много печально известного маминого мартини, чтобы перед сном справиться с волнением.

Я рассказала об этом маме, когда приехала домой на Рождество. Она плакала и прижимала меня к себе.

– Что-то в этом роде, – призналась она. – Очень многое в нашей жизни происходило именно так.

Разговоры об отце с мамой шли урывками. Я научилась не давить на нее. А мама научилась выпускать эти рассказы из себя постепенно, иногда добавляя немного явно придуманного нелицеприятного.

– Это именно счастливый конец, – повторил Гас, возвращая меня в этот мир, на пляж. – А у тебя получился хеппи-энд? А так все прекрасно увязано.

– Едва ли, – ответила я. – Единственный мальчик, которого Элеонора когда-либо любила, женился не на ней.

– Да, и они с Ником, очевидно, собираются встретиться, – сказал Гас. – Это можно было почувствовать по всей книге. Было очевидно, что он влюблен в нее, и она ответила ему взаимностью.

Я закатила глаза:

– Я думаю, что ты просто проецируешь.

– Может быть, и так, – ответил он, улыбаясь мне в ответ.

– Думаю, мы оба потерпели неудачу, – сказала я, поднимаясь на ноги.

Гас последовал за мной, и мы двинулись вверх по извилистой тропинке.

– Мне так не кажется. Я думаю, что написал свою версию счастливого конца, а ты написала свою версию печальной концовки. Мы должны были написать то, что сами считаем правдой.

– И ты все еще веришь, что метеорит, упавший на Землю, это лучший вариант хеппи-энда в романе.

Гас рассмеялся.

Мы совершенно забыли включить свет на веранде, но споткнуться здесь было не обо что. У Гаса никогда не было мебели на веранде, а когда я отдала папину мебель Соне, мы решили накопить и купить свою собственную, а потом быстро забыли. Гас наконец вставил ключ в замок, затем замер и посмотрел на меня в полутьме, прежде чем повернуть его. Его рука нашла мою щеку, и теплые губы прижались к моим губам. Когда он отстранился, мои волосы зацепились за его ворот. Он тихо сказал:

– Если бы меня сбил метеорит, когда я был с тобой в машине, я бы решил, что сумел уйти на высокой ноте.

Мои щеки всегда пылали, когда он говорил подобные вещи, а ощущение лавы наполняло мой желудок. Он открыл дверь и, взяв меня за руку, завел внутрь. Гас положил рукописи на обувную полку возле двери. Но прежде чем он успел зажечь свет, поднялся хор голосов: «Сюрприз!»

Я в замешательстве замерла. Пит, Мэгги, моя мама с ее неописуемым волнистым начесом и льняными брюками, которые она надевала всякий раз, когда путешествовала, Шади и ее новый бойфренд – «Сексуальный луизианский оборотень», и Кайла Маркхэм стояли в кабинете. Все улыбались, как на рекламном щите зубной клиники, держа бокалы шампанского, и, что еще более озадачивало, одетые как пираты. А над дверью позади них висел украшенный мишурой баннер, на котором красочными буквами было написано: «С днем рождения!» Если говорить о грандиозных жестах, то это было самое странное, что я когда-либо видела.