Эмили Генри - Пляжное чтение [litres]

Аня настаивала на том, что любой, кто не захочет запеленать книгу о Маркони в самый мягкий шелк суперобложки, просто свинья и не нуждается в жемчуге. Конечно, она не написала, а сказала это мне лично, когда сегодня утром отправляла первую рецензию. Эта рецензия была в основном положительной, за исключением того, что характеризовала всех героев как «неуклюжих», а Элеонору ни много ни мало «слишком назойливой».

– Думаю, что да, готов, – ответил Гас и протянул мне свою стопку страниц.

У него не было причин для беспокойства, и я мысленно сказала себе, что тоже не волнуюсь. В прошлом году я прочитала обе его книги, а он прочел все три мои, и до сих пор сочинения друг друга не вызывали у нас отвращения.

На самом деле чтение «Откровений» было похоже на плавание в море мыслей Гаса. Эта книга была душераздирающей и красивой, но она содержала некоторые очень смешные моменты, а чаще очень странные.

Я передала ему свою книгу, и он ухмыльнулся, глядя на иллюстрированную обложку – на полосы циркового шатра, спускающиеся в завитки снизу. Эти ленты словно обвивались вокруг силуэтов персонажей, связывая их вместе.

– Сегодня хороший день, – сказал Гас.

Иногда он говорил это и прежде – обычно когда мы были в процессе чего-то обыденного. Например, когда мы загружали посудомоечную машину или в нашей домашней одежде вытирали пыль в передней комнате его дома. В феврале я продала папин дом и с тех пор много времени проводила в соседском пляжном домике. Впрочем, иногда Гас приезжал ко мне на квартиру в город. Моя квартира находилась над музыкальным магазином, и днем, работая в моем укромном уголке для завтрака, мы могли слышать, как бродячие студенты колледжа останавливались, чтобы проверить барабанные установки, которые они никогда не поместили бы в своих общежитиях. Хоть это беспокоило нас, но в этом было нечто нас сближающее. Честно говоря, иногда нам с Гасом даже нравилось ворчать вместе.

Вечером, когда магазин закрывался, его владельцы, брат и сестра средних лет с одинаковыми костяными клипсами в ушах, всегда включали музыку погромче (Дилана, Нила Янга, Crazy Horse или The Rolling Stones ), а потом сидели на заднем крыльце, покуривая одну сигарету на двоих. Мы с Гасом сидели на моем крошечном балкончике над ними и позволяли запахам и звукам плыть к нам. «Хороший денек», – говорил Август, а если он случайно захлопывал балконную дверь, запирая нас на нем, то произносил что-то вроде: «Ну и денек, черт возьми».

А потом он спускался по пожарной лестнице к курящим брату и сестре и спрашивал, можно ли ему пройти через магазин по «черной» внутренней лестнице, получал на это ответ «Конечно, чувак» и через минуту появлялся позади меня со свежим пивом в руке.

Иногда я скучала по кухне своего старого дома, по той раскрашенной вручную бело-голубой плитке. Но в последние несколько недель, когда лето только начиналось, я слышала шум и смех семьи из шести человек, которая жила в нем, и мне казалось, что они ценят этот дом так же, как и я. Может быть, когда-нибудь один из четверых детей опишет эти виды своим собственным детям, как воспоминание, которое смогло сохраниться ярким, в то время как все остальное стало расплывчатым и серым.

– Сегодня хороший день, – согласилась я. Завтра годовщина того дня, когда Наоми покинула Гаса, а также ночь его тридцатитрехлетия. Да и он наконец сказал Маркхэм, что предпочел бы не устраивать ту большую вечеринку.

– Я просто хочу посидеть на пляже и почитать, – сказал он. Именно таков был наш план на последние две недели работы над книгами. В конце концов мы обменивались последними книгами и читали их, сидя на улице.

Я была, конечно, удивлена, что он предложил это своему адвокату и подруге. Хотя мы оба любили этот вид отдыха, за последний год я убедилась, что Август не лжет о том, как мало времени он проводит на пляже. Он считал, что днем здесь слишком людно, а ночью – слишком холодно, чтобы купаться. Так что мы провели там гораздо больше времени в январе и феврале, гуляя по замерзшей глади, протягивая друг другу руки, когда стояли в свете заходящего солнца и наслаждались ветерком, который колыхал наши куртки.

Озеро замерзало основательно, и мы могли даже пройти по нему мимо маяка, в который однажды въехал мой отец на своем трехколесном велосипеде. И более того, снега наваливало столько, что мы могли подняться до самой вершины маяка. Мы влезали на нее, как будто она была частью какой-то потерянной цивилизации под нами. Рука Гаса обвилась вокруг моей шеи, когда он напевал: «Сейчас июнь в январе, потому что я влюблен».