Капитан одного из пароходов подошел к Мазаеву, и лицо его приняло прежнее озабоченное выражение.
— Куда же будем направляться? — спросил капитан.
— Приказ ревкома объявят, когда уже будут отданы концы, на фарватере. Тогда точно укажем базы в тайге, куда доставить оружие. Запускайте машины.
Вдруг белый игрушечный дымок вспыхнул над китайским берегом. Звук был коротким, хрястким, как будто случайным.
Под начавшимся обстрелом сбросили сходни и двинулись к железнодорожному мосту через Зею, где флотилию обстреляли еще и японские отряды.
Канонерка «Орочен» шла последней. Она ответила залпами орудий.
Под прикрытием ее огня за мост прорвались пароходы: «Мудрец», «Курбатов», «Баранта» с баржами и «Телеграф».
Бойцы под пулями японцев высаживались на берег, бегом уносили ящики с оружием в тайгу.
«Баранта» оказался подбит. Его несло вниз.
Остальные продолжали уходить, отстреливаясь.
Внезапно канонерка «Орочен» ткнулась в мель и, не управляемая, стала разворачиваться правым бортом. Вся ее команда погибла.
Оборванные и обросшие, выйдя из тайги, Александр Николаевич и Иван Тунгусов смотрели с берега близ Суражевского моста, не решаясь спуститься вниз к бичевнику.
В желтые воды Зеи вплетались какие-то бурые струи, и было страшно догадываться, что это за струи… Проплыла отдельно от туловища неестественно белая рука в разорванном рукаве, из которого торчали клочья ваты и обнаженная кость; плыли спасательные круги, которыми некому было воспользоваться, и чьи-то две бескозырки. Играя их ленточками, быстрая Зея несла все это в темный Амур.
Александр Николаевич оцепенел.
Иван, жуя листик лимонника, шептал, забывшись:
— Теперича молчи, молчи и помалкивай. Время, вишь, такое наступает… Копыло́м пошло, строго. На новый лад.
«А мой ломоть, не трог, обратно к караваю прирастет, — решил про себя Иван. — Опять в ее, в землицу, носом воткнемся, глаз не подымем: не видать нас и не слыхать».
Время наступало лихое, очень решительное. Оно не давало возможности вглядеться в себя, поразмыслить, что-то взвесить. Оно требовало немедленно: действуй!
Самое смешное, с толка сбивающее заключалось в том, что Александр Николаевич продолжал оставаться в должности управляющего. С исчезновением главного акционера общество продолжало существовать, прииски работали. Правда, добыча снизилась, но не замерла совсем. Соответственно снизилась выдача продовольствия рабочим. Вместо ежедневных полутора фунтов мяса стали давать полфунта, хлеба только два фунта, качество круп ухудшилось, вино совсем перестали выдавать, даже перед праздниками, лавочники не то что в долг записывать, сами проворно исчезали неизвестно куда.
Пришла зима. Советы вернулись в город. А на улицах подростки из соседнего Сахаляна продавали газеты, японцы брили, стирали, варили, честно и вежливо торговали вразнос, зажигая в сумерках на ручках корзин бумажные промасленные фонарики.
Зимой выход золота даже улучшился, хотя оборудование давно не ремонтировали, не обновляли. Александр Николаевич неделями пропадал в тайге, приезжая домой только на день-два.
Переночевав в субботу, он однажды воскресным утром вышел в город и скоро вернулся.
Чай был накрыт. Солнце, проникая сквозь морозный узор, играло на просвечивающем фарфоровом сервизе, на затейливо изукрашенном вычищенном самоваре, источавшем легкий угар. Желтело сливочное масло, румянились булочки Лушиной выпечки.
Искусно уложенная головка жены царила над этим скромным комфортом. Дом их еще держался в волнах, ничего еще не изменилось. Только исчез бронзовый олень с позолоченными рогами. Он вызывал у Каси неприятные воспоминания.
Александр Николаевич, войдя с улицы, бросил на стол газеты, сел, опустив голову на руки.
Евпраксия Ивановна, не обращая на него внимания, углубилась в чтение.
Горничная сказала:
— Пришел этот… консю-хусю… прачка-японец. Белье принес.
— Хорошо. Рассчитай и скажи, что мы больше не будем пользоваться его услугами. Парикмахеру тоже откажи. Сама будешь меня причесывать, — не отрываясь от чтения, распорядилась Кася.
— Почему, Евпраксия Ивановна?
Она кивнула на газету:
— Советы запрещают пользоваться услугами лиц японского происхождения.
— Слушаюсь.
— Кася, — голос Александра Николаевича был еле слышен, будто доносился издалека, — я сейчас узнал, что Костя Промыслов расстрелян во Владивостоке… Ну, что ты так испугалась?
Читать дальше