Ольга Гладышева - Оползень

Ночь длилась бесконечно. Александр Николаевич с Касей сидели на своем дрезденском диване орехового дерева, Мазаев — напротив. На столе горела свеча под колпаком. Неловкое молчание висело в комнате. Только что, впрочем, отужинали так же молча, хотя с большим аппетитом.

Кася вставала, бесцельно перекладывала подушки с цаплями, снимала нагар со свечи.

…Ворвалось с этим полузнакомым человеком в дом что-то неизведанное, беспощадное, будто океан дохнул.

Время от времени доносилась перестрелка. К ней присоединилось несколько артиллерийских залпов.

— Однако! — сказал Александр Николаевич, поднимаясь.

— Сиди, — тихо остановила его Кася, глядя в стол.

— Предположим, — начал Александр Николаевич вполголоса, также глядя на скатерть, — предположим, завтра город сдастся белым. Что вы намерены делать?

— Уйду в подполье, — сказал Мазаев.

— Навсегда?

— О, нет, думаю, очень ненадолго.

Мазаев бросил быстрый взгляд на Александра Николаевича.

— Завидная уверенность, — с усмешкой сказал тот.

Снова замолчали.

Веки слипались у Мазаева. Он устал. Он рад был бы заснуть хоть часа на два. Здесь безопасно. Он это чувствовал. Но хозяева сидят истуканами. Потрясены. Он подавил зевок. Нет, его не выдадут. И неизвестно еще, какова будет обстановка в городе утром. Он твердо надеялся, что много сил эсерам не собрать.

Свеча освещала Касино лицо снизу, искажая его тенями. Тонко вырезанные ноздри просвечивали розовым. Полураскрытые губы пересохли. Казалось, Кася думала о чем-то своем, словно бы ждала чего-то. Вся она была насторожена, хотя старалась держаться спокойно. Взгляд ее был неразличим в черноте глазниц, тонкие волосы на висках еле заметно, легко колебались от теплого воздуха.

«А ведь такая, если ее настроить должным образом, может бомбы пойти метать», — неожиданно подумал Мазаев. Сколько он видывал этаких, нежных, в Петрограде: сегодня комнатка в родительском доме, лампадка, стишки, а завтра — на лихаче с террористами. Откуда у этих барышень авантюризм в крови? Дремлет, дремлет до поры да как выплеснет!..

Он не испытывал удивления, что она его спрятала, — была почему-то уверенность, что иначе она не поступила бы…

Сейчас он зорко наблюдал за Осколовым, понимая его состояние. Он из тех, кто вне политики. Но ему придется выбрать. И очень скоро.

— После женитьбы пошел я в Екатеринбурге в баню, — вдруг заговорил Александр Николаевич.

Кася и Мазаев недоуменно поглядели на него.

— Я ведь женился в Екатеринбурге, и весьма романтично, и, можно сказать, нечаянно.

— Вряд ли нашему гостю это интересно, — наклонив голову, заметила ему Кася.

— Гостю?.. Н-да-с… Но я собирался как раз о другом. Можно?

— Сделайте одолжение, — усмехнулся Мазаев.

— Банщикам, разумеется, была известна перемена моей судьбы. Они меня очень знали и мыли всегда с почестями, то есть по первому разряду. От меня обижены, разумеется, не бывали.

— Александр! Бог знает о чем ты? Что с тобой?

— Уж не смущаю ли я тебя? Давно ли акушерки подобных тем стесняются? Мыльная тема, по-моему, как раз кстати в сегодняшний вечер. Вы, господин Мазаев, хорошо помылись у нас?

— Да, с удовольствием.

— Вот и отлично. Я рад. Но вернемся в Екатеринбург. Хорошо, я пощажу, Евпраксия Ивановна, ваше дамское благородство и не стану распространяться, какие стишки мне банщики отчекушили, на шайках дробь костяшками отбивая, какие поздравленьица, а когда я уходил, завернули мне вместе с бельем в подарок два свежих веника, мочалку новую и мыла кусок. «Воротничок, — говорит, — у шубки подымите, ветрено нынче! И на приступочке не осклизнитесь!» Мы очень смеялись.

— Пьяны были, оттого и смеялись, — с неприязнью сказала Кася.

— Никак нет, мадам. Вовсе трезвы. Просто веселы и добродушны. А к чему я веду?.. Скажу. Я вспомнил сейчас про это и думаю: а вот теперь, после того как мы постреляем друг в друга с охоткою, куда наше простодушие и озорство денется? Как изменимся, как сделаемся подозрительны и угрюмы!

— Да вы ни в кого и не собираетесь, кажется, стрелять, Александр Николаевич? — вставил Мазаев. — Вам можно оставаться и добродушным, и не беспокоиться.

— Да! Я не буду стрелять! — с вызовом сказал Осколов. — Не хочу! И не считаю нужным.

— А вас никто и не просит.

— Тогда какого же черта вы здесь? — вспылив, вскочил он с места.

— Перестаньте! — вскрикнула Кася. — Ради бога, Саша, прекрати. Не мучьте меня.

— Извините, — сказал Мазаев.