Евгений Суворов - Голос [сборник]

Я пошел на почту и, подчиняясь не себе, а какому-то чужому голосу, отправил четвертое письмо.

Евгений Ильич принадлежал к тем людям, которые все время ждут: вот-вот что-то должно случиться. Но проходило время, и ничего не случалось, ничего не менялось в его жизни…

Думал годам к тридцати достигнуть многого. Но вот уже за тридцать, а ничего не достиг: нет ни любви, ни семьи, ничего — один. Правильнее было бы сказать, все это у Евгения Ильича было — и жена, и сын, и трехкомнатная квартира с высокими потолками. Раздобыл Евгений Ильич импортную мебель, телевизор с большим экраном, ковер во всю стену, коридор и комнаты были уставлены шкафами и полками с книгами… На работе его начинали любить, не прижимали, когда он вдруг выпрягался, делался грустным, ни с кем не хотел говорить, все знали: это у Евгения Ильича ненадолго и скоро пройдет.

Он уже ни к чему особенному не стремился и все больше делался похож на других. Евгений Ильич свыкся с мыслью, что ничего особенного он и не представляет собой, да и жить так, как он уже давно жил, было спокойнее и проще. Прошел бы год, другой, и Евгений Ильич остепенился бы окончательно. Но он был в том возрасте, когда не поздно задуматься, еще молод, есть силы и при желании можно что-то исправить, переменить свою жизнь.

Последний случай вывел Евгения Ильича из равновесия. Ему позвонил Зимов, бывший одноклассник. Не виделись они лет пятнадцать.

Зимов, как только они встретились, сразу же узнал Евгения Ильича, сказал, что Евгений Ильич переменился мало, даже прическа от школьных лет осталась. Разговаривал он с Евгением Ильичом как с младшим и все больше раздражал своей солидностью.

Когда Зимов ушел, довольный не столько встречей, сколько собой, Евгений Ильич как-то сразу же сник: сидел, ложился, вставал и не мог найти себе места. Как же так? Зимов, учившийся чуть ли не хуже всех в классе, Зимов, интересовавшийся только аккордеоном, имевший в аттестате зрелости одну пятерку — по физкультуре, и вот он на высоте положения, а Евгений Ильич, можно сказать, нуль…

«Чего же все-таки не было и сейчас нет?» — раздумывал Евгений Ильич, лежа на кровати с женой, к которой, ему казалось, у него не было никаких чувств. С неловкостью взглянул на нее: она спала до этого спокойно и будто во сне — тоже почувствовала что-то, над чем мучился сейчас Евгений Ильич, вздохнула, как ему показалось, горько, ближе придвинулась к нему, ее волосы, не очень густые, но длинные (она уже давно не обрезала их, боясь, что не будет счастья), коснулись щеки Евгения Ильича, и он медленно убрал их и рассердился на себя, зачем убрал. «Она несчастна со мной, а я несчастлив с нею…»

Осторожно, чтобы не разбудить жену, выбрался из-под одеяла, взял будильник и перешел спать в другую комнату. Проверил, на сколько заведены часы, все правильно: на полседьмого.

«Завтра опоздаю, — подумал Евгений Ильич. — Сколько можно не опаздывать?..»

И он, ложась на диван, не выключая света, представил, как будут взглядывать на него склонившиеся над столом сослуживцы и думать: что-то у Евгения Ильича опять случилось.

Довольный, что завтра опоздает, Евгений Ильич поднялся, выключил свет и снова лег, подложив под голову руку: идти за подушкой не хотелось. «Сколько можно спать на мягком? — рассуждал Евгений Ильич. — Так забудешь, что и живешь!.. Час ночи, — подумал он, взял со стула будильник. — Да, точно час ночи». Ему не понравилось, что угадал время. Он хотел повернуться на другой бок — отлежал руку — и как будто бы не мог. Четко сознавая, что не спит, почувствовал то, чего никогда с ним не было: удары сердца Евгения Ильича совпадали с ходом будильника, Евгений Ильич оказался как бы под током.

«Может, я сплю все-таки?..»

Он несколько раз открыл и закрыл глаза — нет, все происходит на самом деле: удары будильника становились сильнее и так же нельзя было отличить — стучит будильник или сердце Евгения Ильича, все было одно и то же. Одновременно Евгению Ильичу нравилось его состояние: он все осознавал, все было легким, приятным, теперь он, казалось ему, не чувствует времени, он как бы погружался во что-то бесконечное, праздничное, чему нет названия, все было похоже на огромный хор, несущийся к небу, хор, который только что находился рядом, а теперь далеко…

«Так вот оно, к чему я стремлюсь, — вспомнил Евгений Ильич. — А я было его потерял… Теперь никто не отнимет у меня… Но что же это было?.. Где я видел?..»

Одновременные удары будильника и сердца делались тише, медленнее, и Евгения Ильича вдруг испугала ясная и страшная догадка: «Да я же сейчас умру, это же вот так и умирают… Но у меня ничего не болит!» — хотел крикнуть он и еще яснее осознал, что нельзя кричать: а вдруг что-нибудь с сердцем, сильно крикнешь, и как раз этого-то и не хватает, чтобы умереть, одного крика… Как можно слабее и медленнее притронулся рукой к левой стороне груди, тут же соображая, что, может быть, делает ошибку, но уже распрямленная ладонь коснулась того места, где билось сердце, и он обнаружил спокойные и сильные удары сердечной мышцы, как всегда, никакой боли так и не было.