«Настоящий мотор, — обрадовался он, — с таким мотором жить да жить!»
Он не мог понять, сколько прошло времени, хотел посмотреть и передумал: зачем идти на поводу у времени? Утро, день, вечер, ночь — разве этого недостаточно?
Уснул он настолько крепко, что выспался за два часа к положенному времени, то есть к половине седьмого. Хорошо помнил, что нужно опоздать, но… «Раз уж поднялся, то что делать — пойду».
Евгений Ильич украдкой поглядывал на жену: догадывается ли она, что он сегодня, нет, еще раньше придумал и уж точно не отступится? Он не заметил, как заговорил вслух, негромко, ни к кому не обращаясь.
— Что ты сказал? — переспросила жена.
— Кто, я? Ничего не говорил…
— Значит, мне послышалось.
— А может, и сказал, да не помню.
Жена засмеялась.
— Ты над чем смеешься?
— Над тобой.
— Почему надо мной?
— А что, нельзя над тобой смеяться?
— Почему, можно, — согласился он. «Сказать ей или не сказать… А, как скажешь, так не сделаешь…»
«Неужели она не замечает во мне никакой странности? — спрашивал себя Евгений Ильич, провожая жену до ее работы. — Конечно, странности во мне никакой нет, это мне точно известно. Но она должна что-нибудь заметить, почувствовать, что я не такой, как вчера? Неужели ее устраивает, чтобы я был всегда тем, что я не люблю? Она смеется, когда я говорю самые искренние слова, да только ли слова! Когда весь я лучше, то поразительным образом оказывается, что я хуже. Выходит, распроститься с лучшими моими мечтами, согласиться, что все было туман, детство, нереальность?..»
Он не заметил, как прошел четырехэтажное старинное здание с колоннами, где он работал.
«Так и есть, опоздал», — сначала с неудовольствием, но тут же следом радостно отметил он, открывая массивную, удерживаемую огромной грубой пружиной высокую дверь.
В коридоре ему сказали, что вызывает начальник.
Евгений Ильич в пальто и шляпе, без стука, как в свой кабинет, вошел и не поздоровался, что-то вроде кивка у него получилось, а может, и это было незаметно, и Евгений Ильич понравился себе пусть маленькой, грубоватой, но все-таки смелостью.
— Вас искали. Тут приходили…
— Ну и что?
— Не было, вот вас и искали.
— Да, не было.
— То есть вы опоздали?
— Я хотел опоздать, я специально опоздал, — и Евгений Ильич подал заявление.
«…Прошу уволить меня с работы по собственному желанию, так как хочу жить в другом городе…»
Начальник знал, что есть здесь какая-то шутка, паясничанье, но зачем умный, способный человек так шутит, этого начальник не понимал.
— Я бы не хотел увольнять. У вас в распоряжении двенадцать дней, подумайте.
— Ни в коем случае. Раз вы ко мне хорошо относитесь, сию минуту.
Евгений Ильич вышел из кабинета и за порогом так легко вздохнул, будто тащил огромный воз в гору и разом бросил. Он увидел, как стал свободнее, будто бы даже подрос.
«Наверняка у меня и лицо сделалось лучше… Бежать… Бежа-а-ать…»
«Ну, а что дальше?» — подпевал какой-то голосок, который приобрел вполне реальные черты соседа Евгения Ильича по рабочему столу. Евгений Ильич, старший по чину, сейчас острее вспомнил, что Сивцов иногда взглядывал на других с каким-то превосходством, хотя Евгений Ильич видел и понимал: превосходства не должно быть. От таких людей, как Сивцов, притворяющихся добрыми, веселыми, даже талантливыми, Евгения Ильича бросало в состояние, похожее на истерию. Но такие минуты истерии бывали не часто и, как правило, после выпитого. И все сходило легко. «Вино плачет», — говорили ему, хоть Евгений Ильич плакал совсем не потому, что выпил, — плакал он, думая о лучших, прекраснейших движениях своей души, которые уходили и терялись сейчас, на глазах. «Господи, — думал Евгений Ильич, начиная хохотать вместе со всеми над каким-нибудь пустяком, — зачем я смеюсь помимо своей воли, зачем мне нужно, как я верну себя?..»
Он пришел домой и сказал жене коротко и самое главное: уволился, еду. Так же немногословно объяснил, что же он «затеял».
Жена слушала его сначала невнимательно, перебивала, потом отступила, кажется, кое-что из сказанного поняла, и как-то легко, это даже задело Евгения Ильича, сказала:
— Лучше бы я никогда не выходила замуж…
Она не уговаривала и, не переставая быть несчастной, смотрела на поступок Евгения Ильича как-то уж очень просто, будто он только и делал, что увольнялся.
«Давно нужно было так поступить, оказывается, и здесь я никому не нужен, только так, по обязанности…»
Читать дальше