Евгений Суворов - Голос [сборник]

«А только ли во мне дело, если у меня недостаточно того выражения, которое мне так нужно? — оправдывался Евгений Ильич. — Отец у меня самый рядовой человек — счетовод в колхозной конторе, дед и того меньше, едва умел читать, так могу ли я один вывезти такой воз? Не слишком ли беру резко? Так и до полгоры не дотянешь… Надо потише и покрепче взяться, тогда, глядишь, и на саму гору вскарабкаюсь…»

На вокзале, где Евгений Ильич брал билет, перед тем как сесть в вагон, пнул, так, чтоб никто не видел, попавший под ногу гладкий галечник, развеселился. В вагоне, станции через две, задумался: куда же он едет, что это за путешествие и где оно кончится?

«Постой, постой, а куда я билет взял? До Зеленого городка? А почему именно туда? — Евгений Ильич усмехнулся названию. — Тоже мне, зеленый: смотреть — ни одного зеленого дерева не увидишь, и дома черные… А-а, вспомнил: да там же у меня сокурсник живет! Как уехал по распределению, так его оттуда никакой силой не вытащишь, застрял в дыре и доволен. Может, там действительно лучше, — с сомнением подумал Евгений Ильич, но тут же понял: в Зеленый городок он не поедет, да и нет, если говорить по-доброму, никакого Зеленого городка, только одно название. — Сойду на какой-нибудь станции, где никого не знаю. Не хочу я с ним встречаться: еще жаловаться начну, советовать будет… Уж я как-нибудь сам с собой справлюсь…»

Стал ходить по вагону, будто кого-то искал, будто у него дело какое-то, натолкнулся на кого-то из пассажиров, поспешно извинился, подошел к окну. «Что это, неужели так всегда видно с поезда: все, что на земле, поделено на квадраты, квадратики, прямоугольники, как будто не настоящее, будто игра какая-то… Или еще в кино так бывает: все похоже, а только можно не переживать — знаешь, что неправда, а все равно идешь, смотришь… Ну вот же они, сосны, березы, — продолжал смотреть в окно Евгений Ильич, — зеленая трава, колодец с крышей — самые настоящие, а похожи на декорации…»

На следующей станции не спеша вышел из вагона. Удивился и обрадовался, что вышел не просто так, а с чемоданом, — можно не заскакивать в вагон.

Дождался поезда с запада.

Ни на кого не глядя, вошел в вагон, остановился у окна и так стоял, не выпуская из рук чемодана. Мелькает все в глазах, ни на чем нельзя остановиться.

«Отойду от окна, сяду, спокойно подумаю. Надо прийти к чему-то одному, надо все по порядку, а то у меня ничего целого… Надо все наметить, расчертить и действовать по плану… Так это похоже на те квадраты и прямоугольники из окна вагона, разве я смогу жить по ним, снова воспротивлюсь и опять ни к чему не приду. Не надо мне рамок, я только что убежал из них!..»

«Кто убежал, ты? — представился Евгению Ильичу голос Сивцова. — Ха-ха-ха — убежал! Далеко не убежишь, кончатся деньги, и придешь, будем снова сидеть рядом!»

«А ведь я, в частности, и от него хотел убежать, ведь он мне противен, а я даже могу поговорить с ним, — он рад, когда я обращу на него внимание… Почему он так неважно одет? Иной раз придет на работу изжеванный, волосы топорщатся, а сидит с таким видом, будто всем остальным снисхождение делает. Чувствуется, кулаки крепкие, как будто он тут для драки. А что я о нем знаю, что так отношусь к нему? И работать вместе стали недавно, что мне известно? Все равно я не люблю его, это будет выскочка, это сейчас он улыбается, в гости зовет…

Так почему недружелюбно смотрят на меня, особенно раньше смотрели? Только ли из хорошего чувства, что я, могущий достигнуть многого, ничего не достиг? Неужели их раздражает, что задаром ношу в себе неограниченные возможности и не пускаю их в дело? Но отчего я не стараюсь? Что меня сдерживает? Понимаю: я не хочу приспосабливаться, не хочу жить в мире с теми, кого ненавижу. Но разве я ненавижу кого-нибудь? Через пять минут я готов простить… Разве есть во мне твердость, которая так необходима? По-моему, нет во мне никаких сильных чувств, одно жалкое стремление быть хорошим в самом себе, постоянная забота, как я выгляжу, какой у меня цвет лица, выражение, да как я одет, да что обо мне подумают, и таких мелких вопросов набирается тысяча. Как можно их преодолеть, добиться чего-нибудь?! Чего это я заволновался, — одернул себя Евгений Ильич, — что, собственно, случилось: я жив, здоров. Так, Евгений Ильич, не пойдет, нервы, нервы… А что нервы, разве у меня были когда-нибудь плохие нервы? Я всегда сдержан, ни на кого не кричу, умею выслушать, веду себя вполне прилично, вот только, что делать дальше, не знаю, — так и это все определится, приду же я к чему-нибудь. Только надо хорошенько разобраться, что к чему, а не так, как я, — раз, два, все бросил, а что мне это даст, кроме новых неудовольствий со стороны других? Опять, скажут, выкрутасы, до этого хоть не увольнялся, а тут еще уволился…»