Надя Делаланд: Рассказы пьяного просода

– Але, – сказала Полина, – прости, я, наверное, разбудила тебя.

– Нет, нет, нет, что ты, я не спал… правда. Я очень ждал, что ты позвонишь… Я даже придумал план, как тебя разыскать, на тот случай, если ты не позвонишь. Спасибо тебе, что позвонила… – бормотал я белиберду вне себя от радости.

– Саш, – позвала меня Полина, как бы обращаясь к остаткам моего разума, – я хочу тебе кое-что рассказать.

– Давай, – сказал я, нечеловеческим усилием воли взяв себя в руки.

– Это довольно странная история. Немного в продолжение нашего разговора в лифте. – Полина помолчала. – Я когда спускалась, я споткнулась и упала…

Я слушал ее и холодел, представляя то, как она ударилась, остальная часть ее истории до меня доходила хуже. Мне хотелось скорее бежать во все стороны и спасать ее сразу от всего.

– Понимаешь, – сказала Полина, – там ее не было, там был столб света.

Я хотел сказать что-то про то, что она же ударилась головой, но вовремя промолчал.

– Я сегодня собираюсь в больницу по этому адресу. Пойдешь со мной?

Пойду ли я с ней?! Пойду ли я – с ней?!

– Да, – сказал я сдавленным голосом. – Да.

Мы договорились встретиться в метро в центре зала станции «Авиамоторная» и пойти оттуда пешком.

– Правда, я очень медленно хожу, – предупредила Полина. В голосе ее слышалось смущение.

Я мысленно схватил ее в охапку и закружил.

– Обожаю медленно ходить, – сказал я.

– Хорошо, – сказала она.

Я всегда-всегда прихожу раньше, чем договорились. У меня такая болезнь. А вот все мои подружки, наоборот, всегда-всегда опаздывают. Поэтому мне приходится долго их ждать. Но я уже привыкла. Самое смешное, что я так делаю именно потому, что не люблю ждать, и мне всегда страшно представить, что кто-то будет ждать меня и переживать. Зато когда я прихожу раньше, мне парадоксальным образом помогает то, что я думаю, что раз человек, которого я жду, опаздывает, наверное, он сам очень легко к этому относится и совсем бы не переживал на моем месте. Я ненадолго становлюсь немного как бы им и спокойно его дожидаюсь.

Когда я подходила к центру зала станции «Авиамоторная», Саша уже там стоял. Он сразу меня заметил и стал мне радоваться. Улыбаться и размахивать руками. Его очки сияли. Я тоже ему обрадовалась. Подошла, стала на цыпочки и обняла его за шею. Он послушно наклонился. Без каблуков я оказалась значительно ниже его. Потом я решительно взяла его за руку и сказала «пойдем».

Мы вышли из метро, вокруг громыхали машины, сияло солнце, порывы ветра поднимали пыль. Мы шли, держась за руки, и молчали. Казалось, вокруг нас образовался невидимый шар, отделяющий нас от всего мира, и молчанье было важной его частью, даже – условием.

В холле больницы надо было предъявить паспорт и сказать, куда мы и к кому мы. Паспорт был только у Саши, но этого оказалось достаточно, нас записали и объяснили, где лифт.

Сегодня утром ко мне приходил брат. Он плакал. Прощался. Они решили, что пора. Нет шансов, что я очнусь, и все такое. Не знаю, что я чувствую. Конечно, лежать так все время не дело. Но умирать все равно страшно. И даже закричать от страха нельзя. Не получается. И убежать не убежишь. И сознание потерять не получается.

Шаги. Входит медсестра, наклоняется надо мной.

– Проходите, – говорит она кому-то, – но она вас не видит и не слышит.

Шаги. Какие-то люди. И вдруг бах! – в глаза мне заглядывает Полина. Которую я придумывала все эти дни и которой назначила встречу. Но, конечно, я не ожидала, что эта встреча состоится. Вот это да!

– Вот это да! – говорит Полина. – Саша, это она, та женщина. Понимаешь?

Саша тоже заглядывает мне в глаза. Он совершенно такой, как я представляла. Только в очках. А в лифте был без очков. Но я подозревала, что у него зрение не очень.

– Мария, – говорит Полина. – Вот, я принесла фиалки. – Она подносит к самому моему лицу душистый букетик. Не убирай, не убирай, пожалуйста… Ну что ж ты… – И вы просили меня сказать, что это не страшно. – Полина заглядывает мне в глаза, смотрит спокойно и серьезно и повторяет: – Это совсем не страшно.

И мне становится нестрашно. И еще я чувствую, что когда придут отключать аппаратуру, меня уже здесь не будет, потому что я сейчас…

Я дочитала посмертную расшифровку ментограммы пациентки № 47, аккуратно выровняла выбившиеся листы распечатки, постучав стопочкой по столу так и эдак, положила к остальным расшифровкам. Конечно, все это надо еще проверять, сверять, а многое никак и не проверишь, но что-то можно сказать уже сейчас. Например, что общение с пациентом в коме – это диалог. Он нас слышит и по-своему нам отвечает. Это мы его не слышим.