Надя Делаланд - Рассказы пьяного просода

Оба сидели в исполинских креслах друг против друга, и человек, поглядывая в ноутбук, покоящийся на круглом столике, разделяющем кресла, интенсивно пояснял:

– …в общем-то атеист – это крайнее выражение космического юмора. И вместе с тем атеист – это божественный триумф. Игра с самим собой в прятки. Он так хорошо спрятался, что не нашел сам себя, превзошел сам себя! Вот! – Человек подъял указующий перст, повернул голову и бородато посмотрел прямо мне в глаза.

Я смекнул, что трагически опоздал с тем, чтобы ретироваться незамеченным, и пришибленно кивнул головой, тщась произнести что-нибудь разъяснительно-оправдательное в свою честь. Но успел только предварительно помычать и поразводить руками. Человек, похоже, нисколько не удивился, увидев меня в своем доме. Наверное, к нему часто захаживали случайные путники, хотя домик в общем-то стоит основательно на отшибе.

– Вот! – повторил человек, поднимаясь из кресла и глядя на меня многозначно. – Вот вы и пришли. А! – аффектированно вскрикнул он, порхнув ладонью в сторону своего недавнего приятеля. – Не берите в голову, – одиночество, знаете ли, уединенность, так сказать… То в шахматы сам с собой, то вот, простите, рассказ… Как это? «Слушателей нужно духу поэта, будь то даже бараны». – Он заливчато захихикал, идя мне навстречу и протягивая руку.

– Александр, – представился он с весомостью.

– Александр, – ответил я, стараясь интонационно скомпенсировать возникшую тавтологию и параллельно удивляясь его радушию. Может, он принял меня за другого. Ждал кого-то визуально, может быть, незнакомого, а тут я…

– Я тут гулял по берегу и забрел в ваши края… у вас открыто было… и я так бесцеремонно… извините…

– Да что вы, Александр, в самом деле! Проходите. Я сейчас. – Он засуетился, схватил чайник в шапке и резким брезгливым движением скинул обезглавленное тело с кресла на причудливый паркет. – Присаживайтесь, Саша (можно так вас называть?), я самовар вот поставлю нам и приду… Чувствуйте себя, – он сдавленно гоготнул и снова сделал серьезное учтивое лицо, – как дома.

Странный Александр вышел. Наедине с собой я пожал плечами, выполнил еще несколько мимических движений, высвобождающих мои чувства, и осмотрелся.

Комната была большая и многоугольная. Кроме проема, в который вошел я и в котором же скрылся Александр, я насчитал еще четыре выхода. Три из них светились сильнее, по-видимому, выходя в застекленные комнаты. На стенах в рифму проемам висели светящиеся картины, казавшиеся окнами в другой мир. На одной колыхалось море. Я подошел к ней вплотную и различил летящую на фоне распаленного солнца чайку. Солнце все еще не зашло. «Так», – подумал я и заинтригованно направился к другим «картинам». Проходя мимо ноутбука, я с чувством запретного взглянул было в текст, но экран в ту же секунду невинно сморгнул, и на голубом глазу поплыли рифовые рыбки.

На кухне что-то звякнуло и покатилось. Я поспешно приблизился к светящемуся изображению пустыни и с пристрастием принялся его изучать. Ветер где-то вдалеке самозабвенно валял по барханам скучные нолики верблюжьей колючки. На широкополой раме лежали аккуратные горстки песка. Тарахтя чайными принадлежностями, хозяин выкатил густо уставленный двухэтажный квадратный столик.

– Я так рад гостям, – сказал он, слегка задыхаясь, как после пробежки, и рачительно составляя чашки и вазочки с квадратного на круглый.

– У вас удивительные штуки тут висят. Это что-то электронное?

– А, это… Да, чудеса техники.

Я мигом охладел к ним и поместился в кресло.

– Вы только не подумайте, что я сумасшедший там какой-то… то есть сумасшедший, конечно, но ведь любой от одиночества свихнулся бы. Даже он…

– Он? – переспросил я, придвигая к себе чашечку, на которой была набезображена какая-то стилизованная китайская камасутра.

– Он, – подтвердил он.

Я глубокомысленно хлебнул сложного травяного чаю, отчетливее всего в букете которого проступала все-таки мята… да, мята и липа… и… и выбрал в синей вазочке золотистое печенье, усыпанное мозаикой из поджаристых орехов.

– Я почитаю вам кое-что, – признался он, недоверчиво на меня поглядывая и помешивая в чашке отсутствующий сахар. – Вы не против?

Я энергично, даже с каким-то избыточным энтузиазмом кивнул и поперхнулся печеньем. Наверное, этим подсказывая в зрительный зал, что я не люблю слушать графоманов.

– Нет-нет – после, вы ешьте спокойно… пейте чай, – произнес он, грустно наблюдая за тем, как я откашливаюсь. – Чай с мятой и липой и … – он поскреб ногтем обнаженное бедро узкоглазой красавицы на чайнике, устраняя несуществующее пятнышко, – и печенья очень вкусные.