Надя Делаланд - Рассказы пьяного просода

– Вы думаете, поможет? – обреченно спросила Марина. Ее голос почему-то обзавелся от этой комнаты плоской хрипотцой и показался самой Марине совершенно чужим. Он отразился от серванта с прозрачными створками, протиснулся между мутной шторой и подоконником и выпал в форточку. Несколько секунд спустя внизу сыто и сочно каркнула ворона.

– А вода? – сообразила уточнить мать.

Она мелко помаргивала, стараясь не замечать откровенно не впечатляющего вида знахарки, а сосредоточиться на предваривших их визит восторженных рекомендациях одной хорошей (а ее – шапочной) знакомой ее знакомого, которую она случайно (а случайностей не бывает) встретила на рынке. Знакомая поведала ей несколько исторических фактов из жизни сына своей соседки, которого знахарка за несколько сеансов (или как там это у них называется?) исцелила от болезни, которую соседка соседки, округлив глаза, шепнула бедной матери рядом с ухом. Будучи не сильна в медицинских терминах, мать Марины изрядно впечатлилась сакральным звучанием недослышанного латинизма и, не мешкая, записала адрес и телефон чудо-старухи.

– А воду пить можно… Брызгать можно, умываться ею. Глаза умывать, да, глаза – утром и на ночь. Пусть прямо наберет в ладошку и поморгает. – Знахарка пожевала тонкими губами, излучавшими вертикальные морщинки. – Если верует – то поможет, – повторила она убежденно.

Когда зрение ушло от Марины совсем, она почувствовала, как над ней опустилась крышка гроба, и странно было находиться в нем живой. Ужас и паника, уставая, перемежались периодами апатии, но восстанавливали силы и снова принимались за нее. В ней накопилось много боли.

Марина роптала. Упреки вращались вокруг своей оси, притянутые огромным непониманием, создавая вокруг ее головы кольцо Сатурна. Кольцо сжимало голову, словно кому-то было необходимо, основательно закрепив Марину в тисках, поработать над ней – подкоротить, обтесать, распилить. Сделать подходящей.

Когда работа была завершена и спутники разлетелись, отпущенные волей Мастера, Марина погрузилась в молчанье. Она сидела в темноте и распространяла тишину, как расширяется вселенная. Росла и становилась никем. Достигнув в этом предела, она остановилась, наткнувшись на свои края и на какое-то время потеряв дыханье.

В тишине и темноте к ней пришел голос. Вдохнув, как первый раз, она открыла в себе возможность новой жизни. Темной, но звучащей, обостряющей слух. В безопасности утробного уюта она доверилась голосу без борьбы. Может быть, он ей снился, но сейчас она уже не отличала яви от сна, и в общем-то это было безразлично. Она сидела, выпрямив спину, допуская, что сходит с ума, и слушала голос, улыбалась, слушала голос и, до смерти пугая мать, отвечала ему.

– Ты любишь ездить в общественном транспорте? – спрашивал голос.

– Терпеть не могу! – отвечала Марина. – Но сейчас мне в общем-то особенно и не надо никуда ездить…

– Мне сейчас уже тоже, – смеялся голос. – Но однажды, когда я ехал в маршрутном такси, я видел кое-кого, кто еще сильнее, чем мы с тобой, не любил это дело.

– Не может быть, – улыбалась Марина. – И кто же это?

– Кот.

– Кот? Кот Бегемот?

– Кажется, его звали Мавром. Правда, очень удачное имя для черного кота? То есть для кота, а тем более – черного.

– Да, звукоподражательное, – улыбалась Марина.

– Ну вот, этот Мавр, которого посадили в клетку, как птицу или тигра, так надрывался, что глупая хозяйка не находила ничего более утешительного для них обоих, чем приговаривать ему торопливое «кис-кис-кис». Несчастное животное не могло ни выйти на этот зов из клетки, ни тем более вырваться из маршрутки, увозящей клетку в неведомые дали, и терзалось все громче.

– Ты считаешь, что я похожа на этого кота?

– Да, а я на глупую хозяйку…

– Нет, на глупую не похож совсем.

– Хорошо, – улыбался голос. – Но я думаю, что в общем-то мы все иногда похожи на этого кота. Когда боимся неизвестности. Когда нам кажется, что нас посадили в клетку и везут куда-то, а мы не только не можем вырваться, но и слышим, как кто-то или что-то зовет нас, а ведь тогда сидеть спокойно и ждать конца путешествия делается совсем невыносимо.

– Да, – соглашалась Марина. – Но самое смешное, что везут-то кота всего лишь, чтобы подлечить левое ухо, которое он сам себе разодрал.

– Какого кота? – напряженно спросила мать. Она уже с минуту стояла в дверном проеме и теребила половую тряпку, скрученную в бараний рог. Поседевшие волосы были растрепаны, глаза неестественно блестели.