Надя Делаланд - Рассказы пьяного просода

– Ну, это старая история – про то, что все мы – одно, и на самом деле ничего не существует…

– Еще как существует, только, вы совершенно верно заметили, границы внутри этого всего значительно условней, чем мы привыкли думать.

– И созданы только для того, чтобы самому себе сказать: «Ай да Пушкин…», делая вид, что это кто-то другой?

– Становясь – другим. И не всегда таким уж детски восторженным. Вот вы же, несмотря на то что вы – я, не ошалели от экстаза, выслушав мой рассказец.

– Ну, почему же – не ошалел? Очень даже ошалел, – сказал я, натянуто улыбаясь, чувствуя, что мне уже изрядно надоело общество моего тезки, так назойливо претендующего на еще большую общность между нами. – Мне, пожалуй, пора постепенно двигаться восвояси.

– Смешно это, право… всякий раз я отказываюсь верить в то, что я – это я. – Он тихо засмеялся, глядя в сторону. Потом яростно заорал, дико тараща на меня глаза: – Куда ты пойдешь? Некуда тут больше идти. Никого тут, кроме меня, нет. Кроме тебя – нет.

– Всего доброго, – сказал я, решительно поднимаясь.

– Вот что это за триумф, спрашивается? Смех один. Да нет здесь больше никого! – Он постучал себе третьим пальцем в лоб. – Ты сейчас разговариваешь сам с собой. И это уже не игра, а махровая клиника. Просыпайся. Очнись, ну? Давай, давай!

Он подошел ко мне вплотную и принялся наотмашь хлестать меня по щекам. Было очень больно, из носа хлынула кровь, но я не сопротивлялся, а напротив, впал в какое-то бесстрастное оцепенение, закрыл глаза и ждал. Наконец удары прекратились. Для верности я посидел с закрытыми глазами еще несколько секунд, потом выдохнул и с усилием разлепил веки. Лицо горело. В бороде запекалась липкая кровь. Я с отвращением вытер ее с губ детскими фиолетовыми колготками, вывалившимися из тулупьего тела «собеседника». Во рту чудовищно пересохло. «Надо поставить чайник», – подумал я вяло, взял электрическую голову, захлопнул крышку отключившегося ноутбука и вышел в проем.

На этот раз пьяный просод не закрывал глаз и не трясся, а просто рассказывал своим голосом. Когда он замолчал, я спросила:

– Как ты смог все это запомнить?

– Сам удивляюсь! Мне кажется, что у меня до сих пор перед глазами стоит то отражение в храме, и я просто сам за собой повторяю каждое слово.

– Это единственная история, которую ты помнишь своим голосом?

– Нет, есть еще одна. Я видел, как ее рассказывает та девочка, о которой я тебе говорил.

– Какая девочка?

– Ну та, которая потом сочинит все эти истории.

– Девочка, которая родится через много-много лет, рассказывала тебе историю, которую она еще не написала?

– Ага. Но я не могу тебе рассказать пока, при каких это было обстоятельствах.

– Почему?

– Она меня попросила.

– Подожди. Попросила не рассказывать мне?

– Да.

– Она знает про меня?!

– Конечно.

– Ох, напрасно ты обманываешь меня, мне уже почти сорок лет, я старуха.

– Ты не старуха, и я тебя не обманываю. Вот эта история.

Как холодно. Придется надеть свою розовую пижаму.

Жил-был на свете старый человек. Он сидел, и выдвигал нижнюю челюсть, и смотрел в потолок. Он чего-то не понимал.

Однажды ему на лоб сел комар. Но, даже хлопнув себя по лбу, он ничего не понял.

Он понимал, что чего-то не понимает. Но не понимал, что понимать тут нечего.

Просто в него влюбилась странная девочка.

Лет пяти.

Или семидесяти пяти.

Где-то в этом промежутке.

Однажды он вышел из своей каморки и заметил на заборе непристойную надпись.

Кто-то соврал огромными белыми буквами: Я ТЕБЯ – а в конце был пририсован неприличный орган. Сердце.

Старый человек, кряхтя, поскрипывая суставом и выдвигая нижнюю челюсть, стирал гнусную надпись.

Было бы ужасным конфузом, если бы ее заметили. Он спешил, и от этого его движения казались хаотическим танцем (по вторникам, на открытой площадке парка, в 18.00).

К тому же старый человек не любил, когда совали нос в его личную переписку.

Старый человек в старой куртке шел старым маршрутом в старый магазин. И вдруг видит – ему навстречу стоит странная девочка (5–75) и светится изнутри.

От страха он вынужден был резко повернуть направо и пойти новым маршрутом в старый магазин.

И то верно – что еще делать старому человеку со странной девочкой?

Странная девочка иногда пыталась спать – она закрывала глаза и чувствовала, что ускорение ее внутреннего времени разряжает аккумулятор за один день на несколько лет. Неэкономный режим – учащенный пульс, поверхностное дыхание, покраснение кожных покровов в области щек и лба…