Александр Оберемок - Сухая ветка

Мохов допил остатки воды. Скрутил ещё одну самокрутку, закурил. Едкий дым попал в глаз, защипало. Алексей потёр глаз и, вспомнив гумилёвские строчки, проговорил вслух:

И тихо засмеялся.

Докурив, он взял ковшик и пошёл к лазу, то и дело натыкаясь на что-то в полной темноте. У самого лаза споткнулся, наступил на что-то круглое и чуть не загремел вниз. Ощупав всё вокруг, он нашёл то, что чуть не погубило его. Это была трёхлитровая банка с самогоном.

— Твою мать… — пробормотал Алексей, взял банку и ковшик и полез вниз. На кухне взял в шкафу гранёный стакан, налил половину, выпил, запил водой. Достал самосад, свернул самокрутку, вышел на крыльцо, закурил. Пела горлица.

— Чекушку, чекушку, — пробормотал Алексей. — Тут банка целая… Так и спиться можно. И никто не узнает, где могилка твоя…

«А ведь действительно — никто не узнает, — подумалось ему. — Вот сдох бы сейчас на чердаке. Ну потом нашёл бы Гришка по запаху. Похоронили бы на местном кладбище. И всё. И никакой памяти обо мне не осталось бы. Детей нет, Моховых тоже на свете не осталось. Жена только, к тому же бывшая. Так я ей и не нужен совсем. Она только вздохнёт с облегчением. Да и узнает не сразу — я, вот, про деда тоже не сразу узнал. Да и не поедет она сюда на могилку посмотреть. За всё время совместной жизни супруга никогда не ездила со мной в Мохово. Она наверняка не знает, в каком районе Мохово находится. А ведь он ей говорил. Или не говорил? В любом случае, она этим никогда не интересовалась».

Как-то раз, когда Алексей собирал свою дорожную сумку (помимо резиновых сапог он уложил туда гостинцы для деда — рыболовные снасти и пару книг), его благоверная походя спросила:

— Ну и долго тебе ехать в этот колхоз?

Алексей собирался объяснить, что сначала надо добраться в райцентр, потом оттуда… но Лара ушла курить на балкон, не дождавшись ответа.

Он закрыл сумку и крикнул ей, что уходит. Она слышала его, он знал это, но даже не обернулась, только выпустила дым вверх по какой-то странной, только ей свойственной привычке.

Он постоял несколько мгновений у двери и молча вышел.

Было тихо, даже ни одна собака не лаяла. Только стрёкот невидимых сверчков оттенял и подчёркивал тишину. Мохов выпил ещё, это придало ему бодрости — похмелье пряталось, уходило в глубины организма, чтобы всплыть позже.

— Эх, вернуть бы всё назад, — пробормотал он, скручивая самокрутку. — Лет пятнадцать хотя бы отмотать… Я бы не так всё сделал, не так…

Алексей вышел на крыльцо, закурил, закрыл глаза и увидел деда…

…Летней звёздной ночью вдвоём с дедом они сидели на том же крыльце, курили.

— Когда Евдокия померла, — говорил дед, — я всё думал, почему и меня Господь вслед не забирает? Мне всё казалось, что я пустой сделался, что моя душа вместе с ней ушла. Трудно было. Не потому, что один остался, нет. Отпустить её трудно было, не мог я. И ведь знал, что скоро её увижу, а отпустить не мог.

А потом как-то Дуся моя во сне мне привиделась. Стоит у порога и тихо так, по-доброму говорит мне: «Отпусти меня, Паша, не мучай». И мне так хорошо сделалось, так светло, вся печаль ушла. Проснулся я с лёгким сердцем, Алёша, веришь? И не тоскую с тех пор по жене своей. Я знаю, что свидимся скоро. Вот так…

— А я очень сильно скучаю по бабушке, — говорил Алексей. — Вот если б уметь время назад отматывать. Гораздо чаще навещал бы…

— Прожитого не воротишь, — отвечал дед, — и жалеть об этом не следует. Так можно о всей жизни прожитой жалеть. Представляешь, как плохо жить стало бы? Всё, что впереди, всё, что осталось, было бы отравлено этой жалостью. Да это не жизнь была бы, а мука сплошная. Ты, Алёша, постарайся сейчас свою жизнь изменить. Глядишь, и назад возвращать ничего не надо будет. Раз уж нельзя назад вернуться, попробуй жить по-другому.

— А ведь он действительно знал, — снова вслух проговорил Алексей. — Знал, что скоро и сам уйдёт. А я-то, я… Даже не обратил внимания на его слова… И приезжать чаще не стал… Не стал…

Ему обожгло пальцы, он бросил окурок, вскочил и затоптал его.

«Какая длинная всё-таки ночь, — подумал Алексей. — Длинная и… глупая. Всё, спать».

И он побрёл в дом.

Гришка появился к вечеру, Мохов ещё спал.

— О! Кого сношать, всех моль побила! — закричал он, увидев спящего Алексея. — Всё дрыхнешь, ага? Кто ж спит на заход солнца?

Алексей медленно поднялся.

— Я гляжу, Алёша, у тебя тут рюмочная опять заработала, — сказал Гришка, показывая на банку. — По пятьдесят?