Александр Оберемок - Сухая ветка

Дед подкурил, затянулся, похлопал Алексея по плечу.

— Но ведь есть и жизнь, — спокойно ответил он. — А она всегда побеждает. Как бы ни старалась смерть, жизнь всегда была, есть и будет.

Некоторое время молчали. Алексею было очень тяжело. Если бы не дед, ему ох как сложно было бы всё это пережить.

— Подумай, Алёша, что такое смерть? Это всего лишь мгновение. Краткий миг, который не идёт ни в какое сравнение с жизнью, такой длинной. Смерть по сравнению с жизнью — миллионная доля процента. Так что, Алёша, если жизнь — это добро, то его больше, причём гораздо.

— Но если человек умирает совсем молодым? Где тут справедливость?

— Не знаю, Алёша. Но очень возможно, что смерть — всего лишь переход к другой жизни. Об этом все главные мировые религии говорят.

— Говорить-то говорят, только всё это как-то слабо успокаивает, — сказал Алексей.

— Не переживай, Алёша. Тебе ещё рано над этим задумываться, а того, что случилось, не изменишь. Никого оттуда назад не вернёшь, да и туда раньше времени спешить незачем. А твой отец пожил, хоть и мало, но красиво. Мужиком был. Его долго помнить будут. А пока помнят люди — он с нами.

— И всё равно я… Ничего я не понимаю. А смысл-то в чём? Нет, дед, мне ясно, что общего, глобального смысла нет, во всяком случае, применительно к какому-то одному, конкретному человеку. Но тогда получается… пустота. И в разуме пустота, и в душе.

— И опять ты не прав, Алёша, — мягко произнёс дед. — Да, общий смысл трудно найти, даже невозможно. Зато его можно сложить из маленьких смыслов. Как дом из кирпичей. Вот скажем у тебя есть работа, которая тебе нравится. Или просто занятие по душе. Или даже просто задача какая-то стоит перед тобой. И тебе надо эту задачу решить, эту работу совершить, дело начатое до ума довести. Есть смысл? Есть.

Или, скажем, женщину ты любишь. И всё делаешь для того, чтобы ей с тобой хорошо было. Или не хорошо, но, хотя бы, не в тягость. Как тебе такой смысл? Или детей растить, внуков. Ещё вот писатель, к примеру, или художник какой. Ему творить нужно, не может он жить без этого. Да этих смыслов — пруд пруди. Не считая, более мелких. А вот сумма всех этих смыслов — это и есть жизнь. Понял, Алёша? Смысл в том, чтобы собрать все эти маленькие смыслы и воедино сложить. Вот и вся философия.

— Тогда откуда эта пустота берётся? — не унимался Алексей.

— А пустота… Это всё потому происходит, что человеку заняться нечем. Когда человеку либо заботиться не о ком, либо дела такого нет, куда руки приложить можно. Вот он и мается, бедный, поскольку не из чего ему, сердечному, смыслы эти самые лепить.

— Дед, а ты убивал на войне?

Дед долго молчал, а потом произнёс:

— Это война, Алёша… Если не я, то меня… Не хочу вспоминать. Ты, Алексей, лучше о другом подумай. Вот один умный человек сказал, что все недочёты природы исправляет время. Лучше об этом поразмысли…

А потом снова мысли о Ларе не давали уснуть…

Я постоянно писал ей письма, какие-то записочки на обрывках бумаги. Ей это нравилось, потому что было так необычно. Я шёл, например, в магазин или ехал куда-нибудь по делам, а возвращался с каким-нибудь новым текстом чуть ли не на салфетке. Ей нравилось, как я писал. Она, даже, сохранила несколько таких листочков и иногда перечитывала. Недавно я нашёл один из них среди книг и положил себе в кошелёк:

«После встречи с тобой я перестал чувствовать себя одиноким. Я всегда был сам по себе, видимо, не умея жить в обществе. Одиночество является частью меня, а я — частью его, мы одно целое, мы плавно перетекаем друг в друга. Я ценю его, и оно, конечно же, ценит меня. Довольно часто в общении с людьми я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег, — мне не хватает кислорода. Такая зависимость — чем дольше я разговариваю с людьми, тем мне же хуже. Не говорите со мной, оттолкните меня, чурайтесь меня — и я буду вечно вам благодарен. Отпустите меня в синее море…

Но вот мы познакомились, и я понял, что твоё присутствие меня не тяготит. Я принял твою душу, мне легко с тобой, ты меня совершенно не раздражаешь, в отличие от других. Видимо, у тебя совсем нет способности раздражать…

Я боюсь твоей возможной смерти. Я даже не могу представить, что тебя не будет, вернее, что тебя может не быть. С этой мыслью я и встаю, и ложусь. Я не хочу, я просто никак не могу потерять тебя. Я уже терял близких мне людей. Наверное, я говорю сейчас банальные слова, но по-другому я не умею».

А потом я писал всё реже и реже, пока не перестал совсем.