Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

— Это одна из самых популярных передач, — сказал Белл.

Горан неожиданно опустил голову.

— Что с тобой? Болит?

— Робин… — начал Горан.

— Что, Робин?

— Мне так его жаль. Потому что его мать не разрешает его лечить.

— Она разрешит его лечить, — сказал Белл.

— А если нет?

— Мы делаем все возможное, чтобы мать привезла его к нам или в любую другую больницу, — сказал Белл. — Ты ведь целыми днями смотришь телевизор, ты слышал, как профессор Альдерманн сказал: «Пожалуйста, вернитесь назад!»

— Я так боюсь, что мать этого не сделает.

— Она сделает это!

— А вдруг все-таки нет?

— Нам, конечно, понадобится немного удачи, но она у нас будет. И Робин снова выздоровеет. Не грусти!

— Я бы не грустил, господин доктор, но что поделать, если вокруг столько грустного?

— Это пройдет. Ты сейчас неважно себя чувствуешь. Скоро ты снова будешь играть в парке в стритбол.

— А Робин, возможно, умрет, — сказал Горан.

Белл посмотрел на Фабера, тот кивнул, давая понять, что понял то, что ему одними глазами пытался сказать врач. Горан в действительности думает не о Робине, он думает о себе. Это его способ высказать свой собственный страх перед смертью, говоря о смерти другого человека.

Пейджер доктора Белла зажужжал.

— Мне надо идти, — сказал врач. — Я зайду к тебе, Горан. — Доктор погладил мальчика по голове и вышел из палаты. Фабер сел на вторую кровать.

— Я молился, деда, — сказал Горан, словно бы стесняясь своего поступка.

— Молился?

— Чтобы фрау Зигрист как можно быстрее вернулась назад. Ведь это же совершенный бред, что говорит эта целительница! Бедный Робин! Он должен пройти химиотерапию. И операцию тоже. Для него это единственная возможность!

— Единственная, — согласился Фабер, — да.

— Если бы только я мог поговорить с Робином, — проговорил Горан, — или какой-то другой ребенок из больницы мог это сделать. Мы же знаем что к чему! Мы знаем, что должны это выдержать, чтобы снова стать здоровыми. Возьми, например, Петру! Как сильно она была больна, и как хорошо у нее идут дела сейчас.

— Верно! — согласился Фабер.

— У Петры, конечно, не было рака. У меня тоже не рак. Но мы тоже были очень серьезно больны, правда? И им удалось вытащить нас, врачам из больницы? Как ты думаешь, фрау Зигрист успеет привезти Робина назад до того, как ему еще можно будет помочь?

— Да, — ответил Фабер.

«Один только слог… — подумал он, — один единственный слог. Ничего больше. Но и в правдивость этого единственного слога я почти не верю».

Вскоре после этого Горан заснул. Фабер не сводил с него глаз.

Спустя час — Горан дышал спокойно, лежал тихо и мирно — Фабер поднялся на ноги и покинул комнату. Он чувствовал себя выжатым без остатка, голова кружилась от усталости. Ночью он проспал не более двух часов.

«Мне надо лечь в кровать, — подумал он. — Мира сможет подменить меня. Она уже подменяла меня однажды, мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность, а на самом деле это было всего несколько недель назад».

Когда он проходил мимо поста, то увидел множество мужчин, женщин и детей, которые говорили все разом, гневно перебивая друг друга. Потом он заметил, как несколько санитаров пытаются расчистить проход для профессора Альдерманна и кандидата Удо Форстера, который явно решил навестить руководителя больницы.

— Убирайтесь вон! — крикнула одна женщина.

— За вашу партию мы наверняка проголосуем на выборах! — крикнул какой-то мужчина. — В этом вы можете быть совершенно уверены!

— Прошу вас! — громко сказал Альдерманн. — Прошу вас, господа. Я показал господину Форстеру нашу больницу и рассказал о наших методах лечения. Господин Форстер хочет сказать вам несколько слов.

— Не хотим ничего слышать!

— Пусть проваливает!

— У вас есть дети? — крикнула одна из матерей.

— Двое, — ответил Удо Форстер, одетый на этот раз в модный костюм «гленчек». — Мальчик девяти лет и девочка шести лет.

— А если бы у одного из них была лейкемия или другая какая-нибудь разновидность рака, то вы бы так же разговаривали, как вчера в «SOS»?

Начался сильный шум.

— Прошу вас, не надо волноваться! — попросил Альдерманн глубоким голосом.

Наступила тишина.

Кандидат смотрел на людей, которые окружали его со всех сторон.

— Мне очень жаль, — заговорил он. — Я был недостаточно информирован…

— Вы вообще не были информированы!

— Вообще не был… — Кандидат кивнул. — Теперь я знаю, что здесь делают все, буквально все, чтобы помочь больным детям. Я восхищаюсь врачами, сестрами и санитарами, которые трудятся здесь, и, я открыто заявляю об этом, я восхищаюсь вашим мужеством, стойкостью и терпением, вашим, как родителей, так и детей. Я у всех вас прошу прощения. Кто-то задал вопрос, если один из моих детей — господи спаси и сохрани — вдруг серьезно заболеет, привезу ли я его сначала сюда, чтобы потом сбежать и по совету какой-то там целительницы спрятаться, чтобы тем самым поставить жизнь моего ребенка под угрозу. Я такого никогда не сделаю! Всем нам хорошо известно, что существует хорошая нетрадиционная медицина. Ее методы применяются в вашей больнице наряду с другими, как показал мне профессор Альдерманн. Теперь я знаю это. И я знаю, и я открыто заявляю об этом, что фрау Монтевиво является фанатичной противницей традиционной медицинской науки, ей нужно немедленно запретить заниматься врачебной деятельностью. Я непременно выступлю по телевидению с опровержением, я обещаю вам это. Еще раз прошу у вас прощения. Господи, сохрани ваших детей и вас самих!