Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Ну, что вы думаете по поводу услышанной проповеди? – полюбопытствовала Магали.

– А что мы должны думать?.. – ответил Лу-Папе. – Все это, как всегда, одни слова…

– Это слова, но за ними таится некий загадочный смысл, – заметил Бернар. – Разумеется, я не верю, что фонтан перестал давать воду в результате божественного вмешательства…

– Ты известный нечестивец, тем хуже для тебя, – бросила его мать.

– Мне от этого ни холодно ни жарко, – отвечал ей сын. – Однако наш священник как будто намекал на какое-то преступление, о котором ему известно, но о котором он не может открыто говорить, скорее всего потому, что узнал о нем на исповеди.

– Какое преступление? – насторожился Лу-Папе. – Если бы кто-нибудь в деревне совершил преступление, об этом стало бы известно.

Памфилий, сидевший на парапете, свесив ноги, между Казимиром и мясником, слегка ударял пяткой о стену и смотрел вниз.

– Преступление не всегда совершается с помощью ножа или револьвера! – не поднимая глаз, выговорил он.

– Я так понял, что проповедь была к кому-то обращена… – сказал Бернар.

Лу-Папе прямо посмотрел ему в глаза и грубо осведомился:

– К кому же это?

– Да, к кому? – подхватил Уголен.

– Мне показалось, он частенько посматривал на Уголена, – произнес булочник.

Памфилий делано засмеялся и продолжал:

– Особенно когда заговорил о том короле, которого поразила чума, он еще заражал всех подряд!

– Что, что, что?! – вскричал Уголен. – Не хочешь ли ты сказать, что я поражен чумой?

– Недопустимо повторять такое! – строго выговорил Лу-Папе. – Даже в шутку! И потом, он говорил, обращаясь ко всем нам. Да, именно так, я отметил это про себя. Он сказал: «Господь не стал бы наказывать всех за преступление, совершенное одним». Так он сказал. И, упомянув Бастид-Фандю, заметил, что виноваты все, потому как могли бы предупредить, но промолчали .

Он всех, одного за другим, обвел взглядом, и Бернар с удивлением отметил, что присутствующие отводили глаза, а Памфилий – тот вообще понурил голову, развел руки в стороны и уронил их.

Филоксен, также на некоторое время почувствовав себя не в своей тарелке, вдруг схватился за бутылку и стал откупоривать ее.

– А меня поразило в проповеди то, что он воспользовался катастрофическим положением, чтобы попросить о дюжине яиц и об устранении засора в мойке! – проговорил он, смеясь.

В полном молчании он наполнил стаканы, поднял свой и весело провозгласил:

– За ваше здоровье, господин Бернар!

В эту минуту в калитке появился Англад со шляпой в руках, несмело, с улыбкой приближался он к столу.

– Хо-хо! – закричал Филоксен. – Никак почувствовал запах анисовки?

– Да вовсе нет! Госпожа Магали, простите меня и поверьте, я не напрашиваюсь к вам в гости! – проговорил, подходя, Англад.

– Но мы сами вас приглашаем! – ответил Бернар. – Присоединяйтесь!

– Благодарю, господин учитель, не стоит… Со всеми этими событиями не очень-то и хочется пить… Я пришел не ради анисовки, а из-за воды. Дети мне сказали, что пастушка здесь, я хочу поговорить с ней, потому что должен сказать ей кое-что важное для нее.

– Поговорить со мной? – побледнела Манон.

– Да, с тобой, потому как ты, если захочешь, можешь вернуть нам воду.

Манон страшно испугалась: не иначе как этому старику было все известно и он собирался открыть всем правду.

– Я? Но как? – пролепетала она.

– Придя на крестный ход в воскресенье. Придешь?

Она покраснела и вдруг помимо воли выпалила:

– Нет!

Тон, каким это было сказано, поразил всех присутствующих. Англад казался удрученным…

– Тогда вода никогда больше не потечет из крана, – поникшим голосом проговорил он.

– А почему? – поинтересовался Филоксен. – Ты думаешь, что она уже святая?

Бернар повернулся к Англаду:

– Вы придаете такое значение ее участию?

Старик-крестьянин, казалось, был в замешательстве. Он поколебался, покачал головой и наконец выговорил:

– Понимаете, она потеряла отца… Ее некому защитить… А в таких случаях Господь часто принимает заботу на себя… Молитва сироты поднимается к небу, как жаворонок, и Господь наш, Иисус Христос, охотно внимает ей… Нас Он наказал, это ясно, господин кюре так об этом в открытую и заявил… Но она невинна, и даже больше… Если она станет молиться за нас, мы спасены.

Он говорил с глубокой убежденностью и ждал, нерешительно комкая шляпу.

– Да, да, Манон, ты должна прийти… Нужно, чтобы ты спасла наши гвоздики… – скороговоркой проговорил Уголен, вставая со стула.