Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

И в этот момент посетители кафе увидели Эльясена. В черной фетровой шляпе он следовал за ослом, нагруженным двумя бидонами, в каждой руке у него было по кувшину. Пока осел продолжал привычно брести к холмам, его хозяин прямиком направился к террасе кафе, остановился в трех шагах от «нечестивцев», потягивающих анисовку, поставил кувшины на землю, уперся в бока своими кулачищами и с вызывающим видом воззрился на них. Проходивший мимо Англад остановился, чтобы посмотреть, чем это кончится. Немая сцена привлекла внимание двух кумушек, старух и детей. Эльясен сверлил взглядом «нечестивцев», повернувших к нему свои головы.

Тогда Филоксен, не меняя позы, закрыл левый глаз, широко открыл правый и уперся кончиком языка в правую щеку, так что на ней образовалась шишка; Казимир, поставив локоть на стол под прямым углом к остальной части руки, согнул кисть так, что получилась фигура, напоминающая утиную голову, прижал к ладони безымянный и указательный пальцы, оставив торчать средний, и ткнул им в Эльясена. Тому не было известно, что этот оскорбительный жест описан еще Ювеналом, зато он хорошо знал его значение, а также то, что этот жест требует ответа. Он изо всех сил плюнул в сторону стола.

В свою очередь булочник вооружился сифоном с сельтерской и направил струю на туфли неприятеля, а Памфилий имитировал звук, обычно испускаемый определенной частью тела, чем дал Эльясену явственно понять, во что он его ставит. Зевак заметно прибавилось, они покатывались со смеху. Но уж и Эльясен ответил им так ответил, ничего не скажешь! Обернувшись к ним спиной, он задрал ногу и устроил настоящую пальбу, которая сделала бы честь и слону. Затем вновь повернулся к ним лицом, сорвал с головы шляпу и преувеличенно вежливо раскланялся перед ними, после чего подхватил кувшины и весело побежал за своим ослом… «Нечестивцы» преследовали его различными оскорблениями, такими как «porcas» [63] Свинья (исп.) . , «cago ei braio» [64] Засранец (прованс.) . , но он не удостоил их поворота головы.

Мимо кафе все шли и шли хмурые, спотыкающиеся люди в мокрых от выплескивающейся на них воды туфлях. Филоксен был не в силах долго выдерживать столь унылое зрелище.

– Господа, чтобы прийти в себя от всех этих потрясений, я предлагаю вам как следует выпить, но, поскольку конца-краю жутким рожам не предвидится, переберемся-ка мы потихоньку, с соответствующим обстоятельствам выражением лица, в обеденную залу.

– Подобная деликатность чувств восхищает меня! – воскликнул господин Белуазо.

– Я предлагаю это не из деликатности, а чтобы не шокировать избирателя! – отозвался мэр.

– Я могу предложить вам кое-что получше! – вмешался в разговор Бернар. – Несмотря на катастрофическое положение, нынче мой день рождения, и (говорю это шепотом) веселый аперитив ждет нас в школьном дворе. Следуйте за мной.

– И мы тоже? – поинтересовался Памфилий.

– И вы тоже, – отвечал Бернар. – А вот и Лу-Папе с племянником, которые пришли в самый раз, чтобы составить нам компанию.

– Вам компанию? – удивился Уголен, дрожа от волнения и думая про себя: «Она, возможно, еще там. Что они скажут друг другу на виду у всех?»

– Да, пойдемте с нами, – отвечал Бернар.

– Напустите на себя немного грусти, пожалуйста, – прошептал Филоксен. – Не забывайте, что у нас теперь нет воды.

По пути им встретился мясник Клавдий, его тоже позвали с собой, потом Кабридан, который почти не посещал ежедневных сходок: по причине своей бедности он не мог оплачивать аперитив. Учитель и его взял под руку и повел с собой. Старушки, завидя группу куда-то спешащих мужчин, решили, что предстоит общий сбор, на котором будет обсуждаться проповедь и состояние дел с водой.

Открывая калитку в сад, Бернар столкнулся лицом к лицу с Манон, которая как раз выходила.

– О нет! Нет! Я вас не отпущу! Сегодня вы выпьете с нами! – воскликнул он.

Уголен был в восторге, услышав, что Бернар обращается к ней на «вы».

– Ты слышал, он ей сказал «вы», – склонившись к Лу-Папе, прошептал он ему на ухо и весело подмигнул.

Но Манон, испугавшись такого количества мужчин, хотела сбежать; Бернар, смеясь, загородил ей дорогу, схватил ее за запястье, и бедный Уголен был свидетелем того, как учитель повел его любимую к длинному столу в тени акаций, уставленному стаканами и бутылками. Магали была рада всем, приглашенные расположились кто на стульях, кто на парапете, отделявшем сад от дороги.