Гузель Яхина - Эшелон на Самарканд

На всякий случай Деев достал карандаш и помахал перед сидящим на полу гостем: вдруг окажется грамотным и захочет написать что-либо? Но тот на карандаш и не взглянул, возможно, и не понял, что за предмет.

— Ладно, — сдался Деев. — Сиди пока тут. На заправке отмоем тебя.

Но как раз сидеть мальчишка и не хотел: стоило Дееву выйти из купе — направился следом. Передвигался на ногах, но повадки имел звероватые: шагал не по центру коридора, а жался к стенкам, слегка пружиня на полусогнутых коленях и втянув голову в плечи, словно в каждый миг ожидая нападения; перемещался не равномерно, а рывками — от одной двери к другой, от одного оконного проема к другому — и замирая, притаиваясь ненадолго после каждого пробега.

— А ну топай обратно! — обернулся Деев к преследователю.

Тот таращился на него, прижимаясь к прибитому на стене свежевыстиранному знамени (“Смерть буржуазии и ее прихвостням!”), не уходил.

— Ну же! — Деев распахнул дверь купе и пальцем указал найденышу направление.

Бесполезно.

Взяв упорщика за плечи, Деев толкнул его внутрь, захлопнул дверь — она тотчас задрожала от рывков и ударов: запертый рвался наружу.

Подперев дверь плечом, Деев ждал, пока мальчишка успокоится. Ждал минуту и две — тот продолжал колотиться. На шум притопали другие дети, и Фатима пришла посмотреть — нашли себе развлечение! — и оттого сдаться было уже невозможно, а только переупрямить строптивца.

Кажется, удалось? Удары стихли наконец, дверь перестала дергаться… Но уже через мгновение распахнулась соседняя — обнаружив гармошку, пацан выбрался в коридор через купе комиссара. Будто не замечая собравшихся, пробрался поближе к Дееву и уселся на пол рядом с его башмаками.

— Это вы называете карантин? — показалась следом Белая.

Не отвечая, Деев цапнул найденыша за шиворот и потащил в курятник: там имелись на дверях засовы, и довольно крепкие.

— Полная и абсолютная дефективность, — подытожила комиссар.

— Или своего рода привязанность? — отозвалась Фатима.

Не возражала начальству, просто подумала вслух.

Курятник не помог: мальчишка бился взаперти как сумасшедший — квочки истошно кудахтали и, едва живые от испуга, метались по тесному пространству, роняя перья. Пришлось выпустить арестованного. Иных мест, где можно было бы запереть упрямца, в “гирлянде” не было.

У Шумерли пацаненка отмыли — на улице, под холодной водой из паровозной колонки. Фатима терла его голого тряпкой, брила наголо и щедро поливала флеминговской жидкостью — все это время Деев стоял рядом, чтобы пацан не вырывался. Лохмотья приемыша выполоскали, прожарили над буржуйкой, очистив от вшей, и выдали обратно хозяину — белой рубахи для нового пассажира уже не нашлось.

Во время купания Буг внимательно изучил костлявое тело новичка и никаких опасных признаков не обнаружил: фурункулы, язвы, истощение — обычный мальчишеский организм, без тифозной красноты и холерной сини. Конечно, врачебный осмотр не мог заменить полноценного карантина. А немного успокоить фельдшера и комиссара — мог.

Узнать имя молчуна не вышло — решили назвать его заново. Справившись по карте, Деев обнаружил неподалеку от места встречи с найденышем деревню Загреево; может, оттуда мальчик и пришел. Так и стали называть его — Загрейкой.

Впрочем, на новое имя тот не отзывался, как ни старались Фатима с Бугом его приучить. Да и вообще — отзывался только Дееву. И ни на кого, кроме Деева, не смотрел. Встречая на пути других людей — взрослых ли, детей ли, — Загрейка не менялся лицом, а глядел будто насквозь или вовсе мимо. Разговоров не слышал, вопросов не замечал, протянутых к нему рук не видел. Если не трогали его — просто деревенел, выжидая, пока излишнее внимание схлынет. Если касались — отстранялся. Если пытались удержать — вырывался. Ни разу не куснул, не царапнул, даже не зарычал и не огрызнулся ни разу — ни на кого. Словно не было для него других людей.

А Деев — был. Что за странная случилась привязанность? Почему выбрал не властного комиссара, не мягкую Фатиму, а начальника эшелона?

— Смотрит на вас, как дикарь на божка, — заметила Белая.

— Как утопающий на землю вдали, — уточнила Фатима.

Так у Деева появилась тень. Загрейка следовал за хозяином повсюду — прилепился намертво, не отодрать. Не досаждал и не мешал, просто бегал рядом, как преданный щенок. В помещениях пристраивался на полу где-нибудь неподалеку; если имелась поблизости лавка, забивался под нее. На улице тащился позади — по грязи, лужам, острому щебню, — не заботясь отсутствием обуви.