Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

Она приветствует меня поцелуями в обе щеки, прежде чем делает шаг назад.

— Входи, входи.

Когда Беатрис говорит, то активно жестикулирует, и мое внимание привлекает желтый бриллиант на ее безымянном пальце. Еще один подарок, еще один любовник.

— У Дианы сегодня выходной? — спрашиваю я.

Ее давняя экономка — такой же член семьи, как и любой из нас. Теперь, когда моей двоюродной бабушке уже под восемьдесят, они с Дианой стали подругами на старости лет.

— Да, так и есть. Она поехала навестить сестру в Пунта-Горду.

Я вхожу в дом и следую за Беатрис. Она ведет меня в гостиную, которую обожает перекрашивать. На этот раз меня встречают желто-розовые стены, а с потолка свисает новая люстра. Шикарный Палм-Бич.

Мы садимся на диваны напротив друг друга, и Беатрис предлагает мне выпить. Но она не договаривает фразу — останавливается на середине и смотрит на меня. В ее глазах я замечаю опасный огонек.

— Что-то в тебе изменилось. — Ее улыбка становится еще шире. — Ты встретила мужчину.

Я улыбаюсь. Беатрис всегда отличалась удивительной проницательностью.

— Да, ты права.

Она наклоняется вперед, мгновенно забыв о том, что только что хотела предложить мне выпить.

— Расскажи мне все.

— Я кое-кого встретила. Он вернулся вместе со мной.

— Дорогая, я бы поняла, если бы ты привезла оттуда нелепую шляпу, которую никогда не наденешь — обычное дело для отпуска. Я бы не удивилась, если бы ты привезла бутылку рома. Но привезти мужчину? — Она внимательно смотрит на меня, прищурив глаза. — Ты в него влюбилась.

Она произносит эти слова очень осторожно, будто в них заключен целый мир опасностей, будто эти слова обладают силой, которой подвластно свергать правительства и завоевывать целые государства. Она произносит их так, словно на собственном опыте убедилась в том, что попытки поторговаться с любовью ничем хорошим не заканчиваются.

— Так и есть, — отвечаю я с легкой улыбкой.

Меня переполняет убийственный коктейль из нервов, волнения и счастья, и я не в силах это скрыть.

Ее улыбка становится шире. Она приглаживает рубашку и встает.

— Ну, это все объясняет. Такое событие нужно отметить шампанским. Хочу, чтобы ты все рассказала мне об этом мужчине и о своей поездке. — Беатрис замолчала, и ее лицо приобрело серьезное выражение. — Ты нашла для нее подходящее место?

— Да, думаю, мне удалось это сделать.

— Какое место ты выбрала? — спрашивает она.

— Малекон.

Она замолкает на мгновение, ее глаза закрываются. Когда она их открывает, я вижу в них блеск непролитых слез.

— Когда-то Элиза была там счастлива. Теперь она снова обрела свое счастье.

Я моргаю, стараясь сдержать собственные слезы.

— Надеюсь, что так.

Она подходит к барной тележке, на которой уже стоит серебряное ведерко с охлаждающейся в нем бутылкой «Боллинджера». В мире тети Беатрис ни одно из событий не обходится без шампанского. Она наверняка уже придумала, за что поднять тост. Возможно, она собиралась отпраздновать мой приезд или возвращение праха моей бабушки на родину — я уверена, повод открыть бутылку был заготовлен заранее.

— Итак, расскажи о твоем мужчине. Как его зовут?

— Луис.

Ее рука застывает в воздухе вместе с бутылкой шампанского, а наружу вырывается смех.

— Ну конечно же, как я не догадалась. Так ты влюблена во внука Анны Родригес?

Я киваю.

— Твоя бабушка была бы в восторге. Держу пари, что Анна просто счастлива.

— Думаю, что так и есть. Она с самого начала относилась ко мне как к члену семьи.

— Ну, конечно, иначе и быть не могло. Не забывай, насколько Анна с Элизой были близки. Я уверена, что пока ты жила в ее доме, у тебя было ощущение, что Элиза вернулась к тебе.

Она с хлопком вытаскивает пробку и наливает золотую жидкость в два хрустальных бокала.

— Какой он из себя?

Я улыбаюсь.

— Умный. Страстный. Преданный. Он был профессором истории в Гаванском университете.

— И что он теперь будет делать?

— Я не знаю, — признаюсь я, и мне вспоминаются слова Кристины, сказанные ранее в Гаване. — Надеюсь, ему здесь понравится. Надеюсь, он будет счастлив. Надеюсь, он сможет остаться. Нам еще предстоит все это выяснить. Он страстно любит Кубу, и в глубине души я чувствую себя виноватой за то, что уговорила его уехать и помогла с побегом. В то же время у него не было особого выбора. Режим больше не желал закрывать глаза на его протесты.

Губы Беатрис сжимаются в тонкую линию.

— Да, это они очень любят.