Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Это был Тан Хуэй. Мы уже виделись раньше, моя соседка по комнате встречалась с его соседом, однажды у нас стала подтекать труба в туалете, и сосед Тан Хуэя попросил его принести плоскогубцы. Он пришел, посидел немного на моей кровати, полистал книгу, которую я оставила на столе.

С того вечера на пустыре Тан Хуэй стал приглашать меня в кино вместе с его соседом и моей соседкой. И каждый вечер звал меня на пробежку. Признаюсь, в то время его ухаживания спасли последние крохи моей растоптанной гордости. Но, немного оправившись, я поняла, что нам надо объясниться. Я рассказала ему про Инь Чжэна и попросила оставить меня в покое. Он ответил: глупышка, это была не любовь. Взял мою руку и прижал к своей груди: вот – любовь, слышишь? Наверное, ты пока не можешь разделить ее со мной, но настанет день, когда ты почувствуешь ко мне то же самое.

Кажется, это случилось только после ухода Тан Хуэя. Тем вечером я стояла в дверях, глядя, как он собирает чемоданы, и вспоминала день, когда от нас ушел папа, как весь мир с грохотом рухнул после его ухода. Я услышала рваный треск и поняла, что прощаюсь с частью себя.

Когда встречи с Се Тяньчэном закончились, Тан Хуэй сказал: теперь ты выяснила о своем папе все, что хотела, так что прекрати путаться с этими личностями из прошлого. Повторять я не буду, надеюсь на твое уважение. Если это случится еще раз, я уйду. Наверное, Тан Хуэй растерял весь свой оптимизм и действительно готовился к тому, что это случится “еще раз”. Но вряд ли он мог подумать, что очередной личностью из прошлого окажется Инь Чжэн. Как сказал сам Инь Чжэн, сделав большой круг, мы снова вернулись к началу.

Тот вечер назывался “Ошибки и примирения”, это была последняя встреча с авторами в рамках летней Недели поэзии. На черном фоне напечатали фотографии двух гостей. Я стояла у входа в книжный магазин, изучая фотографию справа. Крупные синеватые мешки под глазами, в улыбке угадывается самоирония. Да, он постарел. Наверное, я просто хотела в этом удостовериться. Но вдруг ощутила острую грусть. Как будто бросила его, предоставила пройти этот жестокий путь в одиночестве. Злость и обида отступили, осталась только нежность. Я зашла в книжный магазин и села в последнем ряду. Сказала себе: я просто хочу его увидеть.

Беседу он вел азартно и довольно агрессивно, постоянно перебивая второго гостя. Спешил высказать свою точку зрения по самым разным вопросам и не выпускал из рук микрофон. Потом рассеянно скользнул взглядом по аудитории и вдруг осекся на полуслове, затем быстро свернул монолог и передал микрофон второму гостю. Почти все оставшееся время он молчал, с суровым видом разглядывая пол, на вопросы из зала отвечал неохотно. Ведущий почувствовал перемену в его настроении и вскоре закруглил встречу. Несколько читателей подошли за автографом, а я подхватила сумку и направилась к выходу. И услышала за спиной: Цзяци. Сделала еще пару шагов и обернулась. Он улыбался: Цзяци, вот мы и встретились. Открыл свой новый сборник, написал: “В подарок Ли Цзяци”, внизу поставил дату и подпись.

Тем вечером мы пошли с ним на “Ночь поэзии”. Стояли у высокого столика в самом углу, смотрели на лужайку за окном. Наверное, днем там играли свадьбу, цветочную арку на лужайке до сих пор не разобрали, и в сумерках вокруг нее носились двое детей. Какие-то люди то и дело подходили к Инь Чжэну, чокались с ним, заводили разговор. Когда никого не было, мы молча стояли и смотрели друг на друга. Инь Чжэн сказал: можешь не верить, но у меня все это время было ощущение, что ты в Пекине. Поэтому, приезжая сюда в командировку, я каждый раз надеялся где-нибудь тебя увидеть. Он улыбнулся, взглянул на меня: как ты поживаешь, Цзяци? До чего быстро летит время, в моих воспоминаниях ты все та же девочка в школьной форме. Подошел какой-то мужчина, сказал, что хочет познакомить Инь Чжэна с двумя своими друзьями. Инь Чжэн последовал за ним, потом вернулся и попросил: не уходи, дождись меня, ладно? И отошел, только когда я кивнула.

В зале стало тесно, люди вокруг увлеченно о чем-то беседовали. Какой-то паренек студенческого вида долго меня разглядывал, потом опасливо подошел и спросил: вы тоже поэт? Я покачала головой. Когда он ушел, я толкнула стеклянную дверь и вышла на воздух. Почти стемнело, лужайка тускло мерцала после полива. Цветочную арку начали разбирать, все розы сняли, и проволочный каркас голо торчал в ночи. Наверное, Тан Хуэй сейчас дома, планирует нашу поездку в Киото в следующем месяце. Но какое мне дело до прекрасных храмов и улочек Киото? Пройдет немного времени, и я их забуду. Зато буду помнить эту ночь, пусть мы с Инь Чжэном так ничего друг другу и не сказали. Я буду помнить, как стояла здесь, вдыхала запах политой травы, смешанный с ароматом роз, и смотрела, как по высокому летнему ночному небу летят облака. Моя печаль была почти такой же острой, как в восемнадцать лет, но на этот раз ее возвращение казалось милостью. Я поняла, что ощущаю себя по-настоящему живой только в редкие минуты, когда что-то трогает мое сердце. А все остальное время пребываю в скуке и пустоте, ожидая возвращения этих минут, когда над головой загорится прожектор и выдернет меня из сумрака.