Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

– Я убедил Фанни прокатиться на аттракционе с машинками вчера. На пирсе, – сказал Айзек, не отрывая глаз от своего хрупкого сына. Он почувствовал, как в горле замирает дыхание. Слеза прокатилась по его щеке и упала на лоб сына. Он смахнул ее большим пальцем – таким огромным на фоне его крошечных черт. – Это моя вина?

– Простите. Я не знаю, о чем вы, – сказал доктор Розенталь.

– Машинки врезаются друг в друга. Я врезался в нее раз, может два. Сильно, мне кажется. Ну, не совсем. Это же аттракцион. – Он знал, что говорит слишком много и попытался прекратить. – Она смеялась.

– Я хотел бы знать с точностью, но иногда сложно определить причину, – сказал доктор таким же едва теплым тоном.

Сестра была добрее.

– Возможно, у нее было высокое давление или что-то другое. Иногда это просто случается.

Айзек не мог поверить, что этот ребенок, который весил не больше двух фунтов, был тем самым малышом, о котором Фанни мечтала столько лет. Почему он не подарил ей его раньше?

Взгляд Айзека упал на карточку, вложенную в колыбельку ребенка. На ней было написано: «Фельдман, мальчик».

– Мы назовем его Хирам, – сказал Айзек.

Доктор посмотрел на сестру, и та вынула карточку из колыбели. Она достала из кармана ручку и зачеркнула слово «мальчик». Над ним она размашисто написала большими буквами: «ХИРАМ». Айзеку понравилось, как имя смотрится на бумаге.

– Могу я увидеть Фанни? – спросил Айзек.

– Ей необходимо отдохнуть, – предупредил доктор. – Возможно, завтра.

Айзек знал, о чем хочет попросить, но произнести слова было тяжело.

– Я думаю, она захочет увидеть его прежде…

– Не стоит.

– Нет?

Доктор покачал головой.

Иногда Айзек задумывался, что случилось бы, умри Хирам той ночью, как предполагал доктор. Если бы Фанни никогда его не видела, не держала в руках и не начала надеяться, что он сможет выжить. Им обоим наверняка было бы проще смириться с потерей, и они бы не так отдалились друг от друга.

Нет, Айзек не жаждал провести выходные ни в больнице, ни в квартире родителей жены. Он переложил письмо в верхний ящик стола, и уже собирался задвинуть его, когда Джозеф постучал по косяку, прислоняясь к нему для опоры.

– Сегодня я уйду домой пораньше, – сказал он Айзеку.

– Я хотел спросить, могу ли одолжить вашу машину в субботу, – спросил Айзек.

Джозеф удивленно посмотрел на него. Он без сомнения полагал, что шаббат Айзек проведет с ними, втискивая неделю скорби в один день.

– Мой отец упал.

– Ох – мне жаль, Айзек.

– С ним все будет в порядке. Но я думал свозить к нему Гусси. Может, остаться на ночь в Аллайансе.

Джозеф ничего не сказал. Айзек догадывался, что его дочь играла у них роль целителя, и по крайней мере Эстер присутствие Гусси – и забота, в которой она нуждалась, – отвлекало от скорби.

– Мы вернемся утром в воскресенье. Останется достаточно времени, чтобы завершить шиву.

Джозеф медленно кивнул.

– Думаю, Гусси пойдет на пользу выбраться из дома.

Айзек и Гусси могли на поезде добраться из Атлантик-Сити до Нормы, а затем пешком пройти полмили от станции до Аллайанса. Но на машине ехать было веселее.

«Окленд» Джозефа был практичным автомобилем, нисколько не вычурным, но не без шика. Айзек следовал по Атлантик-авеню, пока у Мейс-лэндинг она не превратилась в шоссе-40, где Айзек смог набрать скорость. Он глянул на Гусси, чтобы оценить ее реакцию. Все стекла были опущены, и ветер хлестал дочь волосами по лицу. Время от времени она доставала прядь изо рта и заправляла за ухо. Надо было сказать ей взять с собой шарф. Да без разницы. Она казалась счастливой.

Когда он прибыл в квартиру Джозефа и Эстер в половине десятого, Гусси встретила его у дверей.

– Она ждала тебя с восьми утра, – сказала ему Эстер, и Айзек задумался, упрекала ли она его в опоздании или в том, что он нечасто виделся с дочерью. Гусси была одета в свежевыглаженное платье в желто-белую клетку и держала в руках рюкзак и пакет из пекарни.

– Я завернула для твоего отца ругелах [13] Ругелах – еврейская выпечка со сладкой начинкой. , – сказала Эстер, – чтобы он быстрее поправился. Передашь ему наши пожелания? – И Айзек сразу пожалел о своей лжи.

Гусси молчала почти все время, что они неслись по четырехполосному шоссе, и Айзек задумался, выспалась ли она.

– Ты как? – спросил он.

Гусси обернулась к нему, будто удивленная вопросом, и он вдруг понял, что ее об этом никто никогда не спрашивал.