Алексей Доронин: В двух шагах от вечности [litres]

© А. Доронин, 2019

© ИК «Крылов», 2019

Когда-то давно, впервые попав в это место, где никогда не видели солнца, она много плакала. Конечно, украдкой, потому что иначе нельзя. Но плакала. А теперь те же самые вещи, которые причиняли боль, казались уколами тупой иглы в онемевшую руку. Вроде и тычут, а уже не больно. Она не могла вспомнить, сколько прошло времени. Дни сливались в бесконечную череду, наполненные однообразной работой с краткими промежутками сна. От подъема до отбоя.

Этим утром ее разбудили, как всегда, громким дребезжащим звоном. Как и всех остальных. Вот только спала она этой ночью не в общем бараке, а в отдельном «мешке», куда отправляли провинившихся. Точного времени она не знала, но чувствовала, что на сон им оставляли не больше пяти часов.

Едва открыв глаза – а медлить было нельзя – она увидела через плотную проволочную сетку на раме, заменявшей дверь, лицо мальчика лет двенадцати в такой же робе, как у нее, только черной, а не серой. На ногах у него были тяжелые тупоносые ботинки, а не тапочки на резиновой подошве, как у остальных.

– Не спи, а то устанешь! – усмехнулся он. – Это ты «Тридцать пять – ноль шесть – двадцать два?»

Спросил так, будто здесь в камере – крохотной каморке, куда едва помещался человек, – мог быть кто-то другой. Они спали в общих ангарах, где было не протолкнуться. Спали посменно на нарах в четыре яруса: одни вставали, другие тут же занимали их места. Тех, кто вел себя плохо или не выполнял норму, – отправляли в карцер. Но здесь был еще не карцер, а «комната для размышлений». Для тех, кто провинился слегка.

Девочка поднялась с земляного пола. Вместо матраса в каморке был старый коврик. В то, что где-то бывают кровати вместо ковриков, деревянных нар или грязных матрасов на голом полу, она не очень верила.

Она встала, вытянув руки по швам, и кивнула, но поклона не отвесила.

– Ты вчера плохо выполнила норму, – строго сказал визитер, поджав губы. – Допустила много брака. Меня приставили к тебе, чтобы этого не повторилось. У тебя десять секунд! Пошли! Они ждать не будут. Немедленно!

Он разговаривал, как маленький взрослый, растягивая слова, но она чувствовала в нем, помимо упоения властью, неглубоко запрятанный страх эту крупицу власти потерять. И снова стать таким, как все. Он был такой же пленник, хотя имел, как все надсмотрщики, новые ботинки. И хорошо понимал, что за эту привилегию надо держаться.

В нем было больше жизни, чем в остальных, похожих на безвольных кукол. Он, по крайней мере, к чему-то стремился. Хотя эта «мечта» и была довольно приземленной.

Ботинки Ляо получил не за хороший труд – за него нельзя было получить ничего, кроме дневной нормы безвкусной еды, – а за умение заставлять трудиться других. Для этого и давались ботинки. Ими можно было учить уму-разуму тех, кто носил тапочки. Хотя чаще для этого применялись обычные гибкие пруты и палки.

Мальчик подошел к ней поближе и, приподняв рубашку, показал шов на боку.

– Они забрали. Сказали, что им нужнее. А я смогу жить и работать без этого. И ты сможешь. То, что у тебя внутри, – стоит дороже, чем ты живая. Но у тебя не забирают, потому что твои органы больные. А может, пока не подошел черед для твоей группы крови. Но ты никуда не денешься.

Он думал, что напугал ее и произвел впечатление, отомстил за испытанный страх. и что теперь она будет работать лучше. Девочка сделала вид, что ей страшно, хотя давно достигла точки, за которой бояться уже нечего. Она пообещала больше его не подводить, трудиться и трудиться, и тогда он самодовольно усмехнулся и ушел.

Начинался новый рабочий день.

Она помнила его другим. Когда он только появился здесь, у него было чумазое испуганное лицо, похожее на мордочку затравленного зверька.

«Как тебя зовут?» – спросил он. Они тогда стояли рядом, ожидая, что на табло загорятся их номера и указание направления, куда им бежать. В рабочее время они должны были передвигаться по фабрике именно бегом. Кроме тех мест, где приходилось идти густой толпой по узкому проходу, и бег привел бы только к суете и хаосу.