Макс Фрай - Сказки и истории

Мне под это дело, понятно, запомнилось, что меня спас добрый Джинн. Впрочем, одно другому не мешает.

Мама работала «в кочегарке», то есть в котельной, которая отапливала два дома, наш и соседний. Все жены советских оккупантов, даже офицерские, хватались за любой способ заработать побольше марок. Марки – это было очень важно.

А еще мама иногда ходила убирать в Дом Холостяков и брала меня с собой. «Домом Холостяков» называли двухэтажный особняк с садом, где жили неженатые офицеры. У них там, как я понимаю, было что-то вроде гостиницы, во всяком случае, их комнаты убирали посторонние тетеньки, вроде моей мамы.

В саду был бассейн с золотыми рыбками. В феврале там расцветали крокусы, в марте – тюльпаны, а летом – чайные розы. С тех пор я твердо знаю, что быть холостяком – счастливая судьба, для избранных. У кого не вышло, сам виноват.

Первого сентября всем первоклашкам подарили по шоколадной медальке. Родители запретили мне ее жрать, велели оставить «на память». В утешение выдали шоколадного зайца (к тому времени мне уже было ясно, что шоколадным зайцам следует сперва отламывать голову, а уже потом есть, чтобы не мучились).

«Память», надо сказать, растаяла на следующий же день: сентябрь семьдесят второго в Берлине выдался теплый и солнечный.

У меня были ролики, смешные, четырехколесные. В Парке Дружбы по соседству с нами устроили какой-то безумный праздник с китайскими бумажными фонарями; мне достался оранжевый. Еще, кажется, в этом году в ГДР приезжал Брежнев, и нас водили на улицу, махать ему флажками. Автомобили, набитые политиками, проехали мимо очень быстро, Брежнев с нами не поздоровался и даже рукой не помахал. Меня, помню, страшно возмутила такая невежливость.

К этому времени мне были точно известны две обязательные составляющие рая: лес и библиотека. И еще пустырь с ежевикой, о да.

По воскресеньям в Доме Офицеров показывали прекрасное кино: «Отроки во Вселенной», «Тайна железной двери», «Волшебная лампа Аладдина», и еще много всякого.

Год начался отвратительно. В конце января мы уехали навсегда . Когда автобус повез нас на вокзал, родители сказали: «Смотри в окно внимательно, ты сюда больше никогда не вернешься». Чтобы было не так страшно, пришлось дать себе слово, что нет же, вернусь, назло всем.

Формально это обещание мне удалось исполнить ровно двадцать лет спустя. Но это, как мы понимаем, совсем другая история.

В новой школе мне понравились только фиолетовые чернила (в прежней мы писали синими). Учительница была какая-то противная, одноклассники вообще дураки, на большой перемене всех строем водили в буфет пить жуткое теплое молоко, тетеньки из медпункта велели принести кал в баночке. Для анализов.

А когда выяснилось, что в получасе ходьбы от дома нет никакого леса, в магазине не продаются бананы, а в море можно купаться только летом, мне стало ясно, что я тут в ссылке, если не вовсе на каторге. И любовь к родине навсегда покинула мое сердце.

Оно, впрочем, и неплохо.

На 9 Мая папу, ветерана войны, вдруг вызвали в военкомат и выдали подарок, который, оказывается, причитался ему еще год назад, на тридцатилетие Победы, да как-то затерялся, а теперь нашелся, ну и вот.

Так в дом попал фотоаппарат «Вилия», который сделал мою дальнейшую жизнь если не счастливой, то сносной. Настоящего фотографа из меня не вышло, но я может быть когда-нибудь еще раз так поживу. Очень уж хорошо было.

Дополнительный бонус: оказалось, что фотоаппарата очень боятся эксгибиционисты из Парка Ленина. Мне ни одного из них так и не удалось сфотографировать, сразу разбегались, застегиваясь на ходу. Даже досадно.

Зато прогулки по парку снова стали дышать невинностью.

Летом наш балкон зарос лиловым вьюнком. Осенью в моду вошли вязаные шапочки с отворотами. В самом конце года выяснилось, что короткая стрижка и черный цвет очень мне к лицу. Еще выяснилось, что посещать больницы и морги – не мое призвание.

Я и не посещаю.

Вскоре после Нового года на экраны кинотеатров вышел фильм «Легенда о Тиле». Меня он, помнится, очень впечатлил.

А летом к папе приехал друг детства из города Шостка. Друг детства привез с собой жену Фроню чудовищной, нечеловеческой толщины и сына Витю, худого, бледного юношу, цветущего малиновым прыщом. Так много жутких людей одновременно мне прежде не доводилось видеть. Да еще и в собственном, казалось бы, доме.