Макс Фрай - Сказки и истории

И вот мне снится, что я покупаю сто граммов кенийского кофе и прошу его помолоть, потому что знаю же, знаю: в студии, которая мне приснится чуть позже, нет кофемолки.

И черт бы с ней, с кофемолкой, но немного досадно, что я не могу управлять всеми событиями и обстоятельствами этого сна.

Только некоторыми.

Потом мне снится, что я делаю несколько вполне бессмысленных, но приятных кругов по городу (три круга и одну мертвую петлю, для ровного счета). Мне снится, что я возвращаюсь наконец домой, кружным путем, продравшись через душистый кустарник, мимо дощатых дровяных сараев с дверями из ржавой жести, занозив щеку (но поскольку это все-таки сон, следов царапины не будет на лице).

Мне снится, что звонит телефон, и я что-то невнятное отвечаю (вспомнить бы еще – что? кому?) Потом мне снится, что приходит SMS, я пишу ответ, и еще раз, и еще – ну хватит же!

Хватит.

Мне снится, что я варю себе кофе (божественный, о да), мне снится, что я пью его мелкими глотками, а опорожнив чашку наполовину, набиваю самодельную сигарету вишневым табаком. Мне снится, что я курю.

Мне снится, что я включаю компьютер и какое-то время уговариваю себя поработать, но даже солипсисту вроде меня очевидно, что бессмысленно работать во сне. Проснешься потом с тяжелой головой, а работа – коту под хвост, ну!

Мне снится, что я кутаюсь в зеленый клетчатый плед: в этом моем сне по-апрельски холодно, хоть и считается, что июнь. Дурацкий, нелогичный сон, как все пустые сны.

Закутавшись, я открываю окно и жадно всматриваюсь в темноту. Первые мгновения – самые сладкие, потому что сквозь невнятные контуры переулка, в самом конце которого дрожит леденцово-желтый фонарь, я вижу знакомые фрагменты реальности, которая когда-то окружала меня наяву. Но я не умею просыпаться из этого сна, поэтому – секунда, другая – и все. Темный глухой переулок (мы с приснившимся мне однажды гостем называли его Переулком имени графа Дракулы и смеялись, страшно довольные собой), далекий фонарь, пламенный купол костела Святого Казимира на горизонте. Такой сон. Что ж, могло быть и хуже.

Мне снится, что я зябко кутаюсь в плед (уже с каких-то хренов синий) и в который уже раз думаю, что вот ведь, и осознаю, вроде, что сплю, и руки свои в этом сне могу разглядывать сколько угодно (сколько угодно рук) – и что с того? Жизнь моя (жизнь спящего неведомо где существа) висит на волоске и целиком зависит от того, поставило ли оно будильник перед тем, как лечь. Ну или что там у них (у нас) вместо будильников.

Мне снится, что я записываю все это для памяти, потому что чем дальше – тем труднее, и я уже не всегда, то есть, не каждую секунду помню, как обстоят дела. Потому что волком выть, ногти об стекло ломать, рычать – не поможет. Опыт, сын ошибок трудных, тому свидетель. А помнить – что ж, помнить – это правильно. Не знаю, как, зачем, на кой ляд и сколько можно, но – пусть будет.

Пусть будет, действительно.

Демиург не может гулять по своим садам, под его стопой все обратится в прах.

Это было красное словцо. Оно не обязательно правда. Для меня – правда, сегодня, сейчас, а как будет завтра – хрен знает. Это я просто стараюсь сказать (себе), что всякое подлинное деяние бескорыстно.

И поэтому демиург не может гулять по своим садам.

Архитектор проектирует дом, в котором не будет жить.

Настоящая дружба – это когда стараешься сделать для другого все, чтобы ему было хорошо, когда тебя не будет рядом. Спроектировать для него славный дом-храм, да и отойти в сторону, пусть себе будет внутри, если пожелает. А нет, так и нет.

А уж совсем правильно – сделать все то же самое для врага, вернее, для того, кто нас недолюбливает, или просто не берет в расчет, да так, чтобы у того шансов не было узнать, что мы как-то причастны к его невесть откуда взявшемуся прекрасному чему-то. Вообще анонимность – великое дело: чтобы никто не пронюхал, не оценил, не восхитился. Иначе – какое ж тут бескорыстие?

Это все в идеале, да, но идеалисты – соль земли, от нас всем тошно, невыносимо, но без нас невкусно.

Подлинное деяние бескорыстно, потому что оно само по себе такое счастье, от которого можно и вовсе взорваться, если не дозировать правильно, не соразмерять грандиозные масштабы деяния с мизерными масштабами себя.

Бескорыстно – это то, чего я пока почти не умею.

Но без этого все бессмысленно.

Пойду, научусь.

Так уж заведено, что на всякой границе между тем и этим кто-нибудь непременно болтается. «Кто-нибудь» – это люди Границы (это мы).