Михаил Гиголашвили - Кока

Вечером за ужином она со своим подносом уселась напротив Коки, долго смотрела в упор, сказала зычным басом:

– Я вижу, вы приличный человек. Давайте познакомимся! – и так хищно взглянула, что тот, похолодев, глупо пробормотал:

– Зачем?

– Как зачем? – удивилась дама. – Мы могли бы вместе гулять по лесу! Собирать цветы! Сидеть у водопроницаемых водоёмов! Путешествовать в дальние страны! На Цейлон, например, или в Индонезию! Разве не прекрасно?

“Всё ясно”, – подумал Кока и, отговорившись тем, что лучше им познакомиться завтра, поспешил уйти, хоть дама трубно и зло кричала вслед:

– Куда вы? Это невоспитанно! С вами дама разговаривает, а вы?

“С моим врагом пусть такая дама беседует!” – прятался потом от неё Кока, но она скоро напрочь забыла о нём и во время обеда стала донимать библейского старца – тот мало реагировал, тщательно пережёвывая пищу, поднимая на неё слезящиеся глаза и пытаясь понять, кто это и что ей надо. Перспектива собирать с дамой цветы на лужайке и путешествовать по Цейлону его явно не прельщала.

Но библейский старец оказался не так уж прост. Как-то в отделении появились три весёлых холёных парня в дорогих новых спортивных пижамах, с полными сумками вещей. Втроём заняли одну палату. Вышли на ужин, стали смеяться, толкаться, лезть без очереди, опрокинули тарелку с сыром на девушку в каталке. И тут старец громко и ясно сказал:

– Ведите себя по-человечески, а не-свински! Здесь люди, а не звери! – И парни как-то сразу сникли, позабирали тарелки в свою палату, откуда долго звучал их глупый смех, а Каменщик шепнул Кармен:

– За наркоту этих ослов сюда, видно, пригнали! Обкуренные, что ли?

Парни в холл почти не вылезали, забрали шахматы и домино, из палаты целыми днями слышался стук костяшек и регочущий смех. На приём лекарств тоже почему-то не выходили. Пили, что ли, свой каннабис? Вечерами они оккупировали малую игровую комнату, где в голос гоготали неизвестно над чем. И даже прогнали рыгающего Массимо, забредшего туда взглянуть, не варят ли там тайком ригатони.

Парни исчезли так же внезапно, как появились, и брат Фальке кратко объяснил, что это друзья доктора Кристофа, а почему они тут были, он сказать не имеет права.

– Закон есть закон! Его надо исполнять!

А Коке вспомнились крики Лясика: “Закон для нас, совков, с самого детства пустое место, кое надо уметь безнаказанно обходить, обманывать, нарушать!”

С негритянкой-Буддой случился конфуз. Кока, оба толстяка, Дитер и Вольф, и негритянка смотрели телевизор. У негритянки тряслась голова, зубы стучали, словно ложечка в стакане в поезде. Показывали орангутангов на Борнео. Дитер вполголоса сказал, что наша негритянка – копия альфа-самки, что крушила всё на экране, а Вольф добавил что-то про большое сходство обезьян и негров (о чём думают, но не говорят вслух все белые). Негритянка, тяжело поднявшись со стула, проклацала на чистом немецком:

– Сами вы белые обезьяны! – и важно удалилась, крутя крупом, как у зебры.

Толстяки прикусили язык – за такое можно в Германии немалый штраф схлопотать (потом выяснилось, что фамилия негритянки – Мюллер, и она тридцать лет живёт в Германии).

Вообще, все ли пациенты понимали немецкий – неизвестно. От некоторых Кока не слышал ни слова ни на каком языке. Когтистый Стефан-поляк говорил явно плохо. И каракатица ругалась только на русском. Кто были остальные – неведомо.

Как-то раз он сидел на водопое. Вдруг в холле появился человек в плаще до земли и фуражке, похожий на курьера из ада у Лясика. “Это что? Откуда? За мной?” – испуганно пронеслось в голове. Но нет – человек оказался посетителем, мужем бабы-солдата. Она замедлила свой мерный ход по коридору и покорно села с ним за столик. Муж вытащил из кармана длинную плитку шоколада Milka . Баба-солдат начала, как по команде, есть, а муж любовно снимал с неё кусочки фольги, которую она выплёвывала куда попало.

В другой раз с утра переполох: украли торбу у бабы-сумки! Она рыдала до истерики, пока брат Фальке не нашёл торбу засунутой в бачок унитаза (видно, это место показалось ей самым надёжным для сохранности).

Поздно вечером – опять суета: санитары на каталке привезли в закрытое отделение мужика, который орал и пытался соскочить. Брат Фальке сказал, что это больной всем известный, он то буйный, то тихий.

– Когда тихая фаза – у нас в открытом отделении лежит, когда буйная, как сейчас, – в закрытом.

Оттуда же, из закрытого отделения, повадился приходить к телевизору какой-то Себастиан в роговых очках (его почему-то пускали). Но хоть и в очках, он вызывал тревогу: каждый раз спрашивал у Коки, нет ли сигарет, нет ли денег на сигареты, на что Кока твёрдо отвечал, что он не курит и денег на сигареты у него нет (и правда, курил он мало, дружки даже удивлялись: как приход принимает без доброй сигаретной затяжки?). Тип кривился, но молча отходил.