Михаил Гиголашвили - Кока

– В автомате набирать можно! А одежду сегодня поздно, завтра с утра…

Кока вернулся в палату. Попытался опять выведать про процедуры и терапии, но Массимо всё свёл к ригатони от маммы.

– Самые лучшие в мире! С томатным соусом! Или по-болонски! И чуть-чуть коричневого сахара! О, ригатони, мамма мия! Она сама делает тесто! Помидоры, маслины, чеснок, сладкая луковица, пармезан, оливковое масло, наши травы из Калабрии! – оживился Массимо.

Голодный Кока решил тему не развивать, только поинтересовался, как тут кормят. Массимо неопределённо пошевелил рукой:

– Так. Ничего. Но таких ригатони, как у маммы, нет…

– Ну это понятно…

Кока пошёл обследовать ванную. Просторная. Чистая. Большая. С душем, но без занавески. Раковина. Довольно много всяких флакончиков, дезодорантов, одеколонов. Пасты, щётки. Лезвия, бритвы, кисточка для бритья, кремы.

– Это твоё всё? Дезодоры, одеколоны?

– Да, мамма привезла… Если хочешь – бери.

– А когда ужин? – вспомнил Кока.

– Скоро, – покрутил Массимо рукой. – Услышим.

И правда, скоро из коридора раздалось:

– Abendessen! [133] Ужин (нем.). – И Массимо живо полез с высокой кровати. Не снимая ночной пижамы, он натянул на босые ноги туфли с примятыми задниками и зашаркал из палаты, Кока – следом.

Они присели в холле. Массимо озирался красными от спанья глазами. Некоторые подходили к автомату и набирали воду.

– Водопой! – сказал Массимо. – У нас в Калабрии такой был. Туда быки ходили. Но таких ригатони даже там нет.

– Нет, конечно, – подтвердил Кока, поняв, что это – святое, главное, заветное.

Массимо напрягся, коротко отрыгался, после долго отхаркивался возле урны, но никто не реагировал. Видно, нервы у всех крепкие. Или их нет вовсе? И всем плевать? Каждый в себе? Кока заметил, что мало кто с кем разговаривает. Все углублены в себя или сидят возле телевизора, который, по словам Массимо, показывает только один канал: Animal Planet , “про глупых зверей” (видимо, чтобы не беспокоить психов новостями и прочими актуальными делами).

Очередь возле запертой столовой собралась немалая. Прибавились две худые девушки, они держали под руку третью, та обвисала, вздыхала. Появилась женщина в чёрном бархатном платье, похожая на каракатицу. За ней стояло зачуханное пугало в семейных трусах и вьетнамках. За ним – крепкий мужик с хитрыми глазами, похожий на каменщика. Баба-сумка обнимала двумя руками свою вечную торбу. Баба-солдат, браво выставив грудь, вышагивала вдоль молчаливой очереди, потом встала за толстой, похожей на беременного Будду негритянкой с трясущейся клацающей челюстью. Щекастый тип в наушниках барабанил по стене в такт только ему слышимой музыке. Притащился библейский старец в белом, его вёл сопалатник, сам с кривым плечом и тиками.

“Психи психами, а вежливые. В очереди стоят, не толкаются, не лезут. Западные люди”, – думал Кока, становясь за Массимо и отмечая, что все одеты, как в театре: цыганка в чёрных кружевах, пучеглазая баба-каракатица в бальном бархатном платье, чучело в семейных трусах, босиком, как и тот парень, что читал толстую книгу и сейчас встал за Кокой, дружелюбно протянув грязную руку:

– Стефан!

– Кока! – ответил тот на рукопожатие, ощутив, что ногти у Стефана острые и длинные, как у Пушкина, о чём Коке было известно из рассказов бабушки.

Тут раздался грохот, и братья Фальке и Боко вкатили в коридор огромную крытую тележку. На подносах под прозрачной плёнкой – колбасы, ветчина, сыр. Вазы с брусочками масла и треугольниками плавленого сыра. Варёные яйца. Кубики с джемами и конфитюрами. Корзинки с булочками и хлебом. Всё это с тем же грохотом въехало в столовую.

Помещение большое. П-образно стоят столы и стулья. На одной стене – фреска с зелёной травой, коровами и речкой. Под фреской тянется стол. На него начали сгружать подносы с тележки. Помогал кто хотел, только Боко предварительно строго сбрызнул всем добровольцам руки из баллончика, сняв его со специального пояса, на котором висели и другие мелкие малопонятные предметы.

Возле другой стены стояли наготове горячие чаны с кофе и чаем. Рядом – бумажные трубочки с сахаром, кружочки с молоком. Дальше – тарелки, вилки и ножи безопасной тупости.

Больные входили не спеша и опять становились покорно друг за другом в извитую очередь. Можно было слышать:

– Пожалуйста! Спасибо! Проходите!

Кока сделал себе три бутерброда, взял джем. Все молча занимались своим делом. Садились за стол кто куда хотел. Кто-то стоял возле баков с чаем и кофе, размышляя, что с этим надо делать. Если бы не диковатые наряды, то вполне нормальная больница или даже санаторий. Кока, как бывший советский человек, повидал разные больницы. Здесь всё было чинно, хотя что-то ощутимо и неуловимо опасное носилось в этой тишине под чавканье и хлюпы.