Роберт Уоррен - Воинство ангелов

Вернулся с работы Тобайес. Сел обедать и рассказал о новом забавном случае.

— Знаешь старика-нищего, цветного, который слоняется по городу?

Сердце мое замерло. Вот оно. Значит, я оказалась права. Это была уловка, хитрость! Наверняка старик знает все, он выведал, кто я такая, и с сыщиком тем тоже связан, иначе почему сыщик пришел именно к Тобайесу? И на кого он работает? Кто эти люди, что преследуют меня? Они ли подослали Рору или Рору подослал сыщика? Все это пронеслось в голове, завертелось в бешеном, безумном коловращении, и я ощущала собственное безумие, но сделать ничего не могла, потому что знала, знала доподлинно, что цветной этот приходил к Тобайесу. Теперь он примется за Тобайеса, и с каждым днем тайна моя станет приоткрываться все больше, и каждый день я буду думать, не последний ли это день.

— Тебе ведь попадался он, да? — спросил Тобайес.

Я ответила, да, попадался.

— Ну так он умер, — сказал Тобайес.

Думаю, что первую мою реакцию нетрудно предугадать. Помнится, я испытала облегчение: кончились эти месяцы страха, подкупа, умасливания. Смерть Рору освободила меня.

Но это было лишь первой реакцией, и длилась она недолго. Уже через минуту меня сокрушило сознание потери — так вот в чем заключалось коварство этой уловки: заставить меня мучиться вечно, потому что как мне теперь узнать, но что?

Что узнать?

И это оказалось хуже всего — вопрос, ответ на который мне не суждено было узнать, необходимость жить с вопросом, не зная даже, в чем он состоит.

А в это время Тобайес продолжал говорить. Днем, рассказывал он, ему пришло письмо от адвоката из Чикаго с просьбой получить подпись Гарри Лоунберри на ряде документов касательно пенсии Гарри. Как выразился Тобайес, «на сумасшедшее количество лет и на столь же сумасшедшую сумму».

— Только подумай, — сказал он, — представь себе старого пройдоху — как он собирал мусор, когда судьба готовила ему такой сюрприз!

— Наверное, он считал, что пенсии платят только белым, — услышала я собственный голос.

— Наверное, — согласился Тобайес. — Но этот адвокат прислал письмо на шикарной бумаге, на бланке с внушительным вензелем и огромной шапкой. Это действительно крупная контора, там человек десять перечислено — все люди, которых обыватели называют важными шишками, люди состоятельные, преуспевающие. И… да, еще адвокат этот пишет, что подпись, вероятно, чистая формальность, так как уже собраны соответствующие официальные бумаги и мистер Джошуа Лоунберри, его клиент, получил полные и убедительные доказательства родства и имеет в своем распоряжении медаль, которой награжден его отец за храбрость, проявленную в сражении при Чикамоге, вместе с наградным листом на имя Гарри Лоунберри, медаль, доставшуюся ему от матери. Сам он отца не помнит, а может, и вообще никогда в глаза его не видел, но, похоже, Дядюшка Гниль теперь заимел не только сумасшедшую пенсию, но в придачу и сынка-богача. Одним словом, прощай тележка с мусором!

Он погрузился в задумчивое молчание, а потом сказал, вскинув голову:

— А богач сынок, мистер Джошуа Лоунберри, человек, несомненно, воспитанный, джентльмен, хоть и цветной, заимел в семью папашу-героя. Которого перво-наперво, конечно, неплохо бы отмыть.

— Но Рору… — начала было я и тут же в ужасе осеклась, чуть не подавившись.

— Что ты сказала? — удивленно переспросил Тобайес, встрепенувшись.

— Это я так, закашлялась, — ответила я. — Я хотела расспросить у тебя про старика-нищего.

— Я отвлекся, — сказал Тобайес. — Потрясающая история с этим Дядюшкой Гнилем: от мусорных баков — да во дворец, из помойки — к райскому блаженству! Хорэс Элджер отступает в тень.

— Ну а все-таки, что там этот нищий? — спросила я.

— Так вот, получил я это письмо, — сказал Тобайес, — и направился прямиком туда, где обретается Дядюшка Гниль. Ты и представить себе не можешь, что это за ужас. Запах такой, что дышать невозможно. Но я задержал дыхание и как-то вытерпел. Я сказал себе, что нищему нечего привередничать и что если мистер Тобайес Сиерс, дипломированный адвокат из города Гейлсберга, Канзас, задолжал в бакалейном магазине семьдесят три доллара сорок восемь центов, то он уж постарается содрать с этого цветного богатея, мистера Джошуа Лоунберри, кругленькую сумму. И я вошел.

— Ну а старик-нищий?

— Вошел я, — продолжал Тобайес, — темнота, от мух все черным-черно, и жужжание такое, будто циркулярной пилой корягу пилят, а она никак не пилится. Кажется, все канзасские мухи там собрались на заседание. Когда уши мои пообвыкли, то за жужжанием я различил и другой звук. Храп. Дядюшка Гниль валялся на койке мертвецки пьяный. И косвенная улика, как говорят в суде, тоже была в наличии: на груди у него покоилась пустая бутылка.