Василий Ермаков - Мотив

Но увы: вокруг сада была сооружена новая крепкая ограда. Навсегда исчезла та лазейка, в которую можно было нырнуть от любых житейских огорчений. Нырнуть и очутиться в зеленом раю, где щебечут птицы, отблескивают, как зеркала, темные пруды и где никто и никогда (кроме разве дежурного милиционера, но его так легко разжалобить) не достанет тебя.

Но не могло же такого быть, чтобы не оказалось вообще никакой лазейки. Или нынешняя молодежь не так предприимчива и дерзка, как та, которая давно повзрослела и остепенилась? По-настоящему разволновалась Ирина Петровна, шагая вокруг Ботанического сада и внимательно изучая решетку. Справа наплывали на нее запахи масляных красок, бензина, скипидара и подгнившего подопревшего железа — вся Карповка забита была личными катерами. Возбужденные хозяева готовили свой юркий флот к летней навигации.

Ага, вот она, милая! Умно, тонко сработана. Металлические прутья оттянуты так деликатно, что незаинтересованный взгляд и не отличит этот зазор от других, не нарушенных, зазоров. Не ударила лицом в грязь нынешняя молодежь!..

Забыв осмотреться, Ирина Петровна шагнула к лазейке, легко продвинула в нее свое поджарое тело и очутилась в зеленом сумраке Ботанического сада… перед молоденьким милиционером, зачарованно таращившим на нее свои мальчишески наивные глаза.

— Извиняюсь, — сказала Ирина Петровна и полезла обратно.

Все так же тараща на нее глаза, милиционер задумчиво поднес к пухлым губам свисток и уже надул щеки, но Ирина Петровна остановила его.

— Ради бога не надо! — попросила она, вернувшись обратно в сад. — Возьмите штраф, выпроводите меня вон, только не свистите!

— А такая… представительная дама, — упрекнул милиционер и вдруг смягчился: — Ладно уж. Гуляйте на здоровье. Будете выходить, купите билет? Не подведете?.. Здравия желаю…

И приложил ладонь к козырьку молодцеватой фуражки. Машинально Ирина Петровна сделала то же самое и тут же сообразила, что поступила нехорошо, неблагодарно. Она растерялась, засуетилась, заизвинялась и, наконец, углубилась в одну из поджидавших ее аллей.

Дорожки и лужайки были заботливо подметены, а земля под деревьями разрыхлена граблями, и в саду уже дружно и напористо зеленела ласкающая глаз молодая трава.

Аллеи были короткие, и Ирина Петровна неспешно переходила из одной в другую. Легко стало и не думалось ни о чем. Ни о загубленной, как казалось, жизни, ни о том, что будет дальше, ни даже о дочери… Но то, далекое, девичье, что было вызвано лазейкой, все же шевелилось, волновало и тревожило. Давным-давно среди этих дубов, кленов и лиственниц случилось что-то такое, что просило вспомнить о себе, вспомнить и, быть может, посмотреть на него другими глазами, не так легкомысленно, как тогда, когда ей было всего лишь девятнадцать, ну от силы двадцать лет и когда этот небольшой парк на полном серьезе казался ей одним из самых удивительных, самых надежных вместилищ счастья. А какие голубые туманы пронизывали его ранними утрами и каким пронзительным холодком тянуло с Большой Невки…

Но что же беспокоило ее, что?.. Что-то, связанное с Эмилем. Но что? Никак не ухватить, никак не вспомнить. Да и, признаться честно, не хотелось вспоминать, стыдно чего-то было. Будто бы соглашалась взять то, что когда-то было отвергнуто напрочь…

Нет, Эмиль-то всегда — теперь уже незачем скрывать это — присутствовал в ее жизни. Бывало, что она забывала про него, не вспоминала месяцами, а то и годами, и все-таки жило в ней то, что она, будучи причастной к науке, называла «эффектом Эмиля».

Какие честные, доверчивые и преданные были всегда его глаза, невозможно вспомнить без улыбки. И нижняя челюсть слегка опадала перед тем как он начинал говорить. Она даже передразнивала его в этом, но он никогда не обижался. Он вообще, кажется, лишен был способности обижаться.

Эмиль, Эмиль, — как часто подшучивала она над его смешным, как ей казалось, именем, — где ты сейчас? Счастлив ли? Почему ты оказался тогда таким робким?..

Лет шесть назад одна, случайно встреченная на Московском вокзале, школьная подруга сообщила, что Эмиль жил в Перми, работал режиссером на студии телевидения, что разошелся с женой, выпивает. «Закладывает», выразилась подруга. А не так давно, год-два назад, Ирина Петровна краем уха слышала, будто Эмиль опять перебрался в Ленинград. Но, выбитая из колеи своими семейными неурядицами, она не поинтересовалась, правда ли это. Да и не хотелось никому, а Эмилю тем более, показывать свои болячки.