Василий Ермаков - Мотив

Старушки-гимназистки толклись у будки телефона-автомата. Они выглядели возбужденными и одновременно растерянными. Неужели и они заподозрили что-то и теперь решают, как быть: звонить или не звонить в милицию. Странно, но Кусов несколько успокоился, увидев старушек. Они все-таки втиснулись в телефонную будку, набрали номер, судя по двум коротким прикосновениям — 02, обе приникли к трубке. А из будки вышли удрученные, что говорится, в воду опущенные. Должно быть, их сразил тот же ответ, который минуту назад сразил Кусова. Какую-то теплоту и признательность к этим созданиям, заплутавшим во времени, ощутил в себе Кусов. Значит, и они усомнились в правдивости той сцены, которая была разыграна перед троллейбусом.

Какое-то беспокойство закопошилось в душе Кусова. Мир не стал более светлым, все еще нуждался в том, чтобы его очистили от какой-то скверны. И сделать это должен был он, Кусов. Слово — вот тот волшебный скальпель, которым можно прооперировать что угодно — хоть язву, а хоть опухоль. Для себя, не для журналов и даже не для Клуба молодого литератора. Бог с ним, с клубом. Пускай себе взрослые дяди усердно изображают отеческую заботу о становлении молодых дарований, а молодые дарования не менее усердно — старательных и благодарных учеников — не для них. Для той девушки. Должен же хоть кто-то понять, что сталось с ней, почему она, такая красивая, словно нарочно созданная, чтобы радовать всякого, кто на нее ни посмотрит, должна была умереть? Во имя чего такая бесценная жертва?..

От входной двери до комнаты Кусова донесся резкий властный звонок, отвлек от намерения усесться за стол, взять ручку и придвинуть к себе стопку чистой бумаги, Кусов выскочил в коридор, подбежал к двери и, оттянув курок замка, резко распахнул ее. В проеме двери стояли трое крепких мужчин с цепкими, моментально все оценивающими глазами. Кусов тут же сообразил откуда они.

— Вы по моему звонку? — убито спросил он, страдая, что теперь ему надолго придется оторваться от стола, от стопки бумаги.

На него посмотрели с любопытством, словно ожидали увидеть совсем другого, должно быть, более солидного, человека.

— А это вы звонили?

— Да, я. Как вы меня разыскали? Я же не оставил вам своих координат.

— Ну, узнать адрес по телефону — пустяки.

— Но я же и телефона не оставил! — упрямился Кусов, сам не понимая почему и загораживая проход в квартиру.

— Да позвонили же… Пройти разрешите?..

Заранее извинившись за беспорядок, Кусов провел мужчин в свое логово. По пути он осторожно поинтересовался, чем была заколота девушка. При этом его покорежило — он представил себя в шкуре убийцы. Ничего более омерзительного, чем это, он не испытывал еще в своей жизни.

— А вы не знаете — чем? — чуть недоуменно спросили у Кусова, и он с необыкновенной чуткостью к любому слову ли, жесту ли, неожиданно ощутившейся в нем, понял, что эти люди, возможно, его же и полагают убийцей. «Убивцем», — вдруг поразило древнее слово. Убивцем, решившимся на повинную. Он едва не разразился злым и радостным смехом. Все кипело внутри его, подначивало, звало к какому-то немедленному и активному действию. Он спросил настойчиво:

— Шилом?

— Так точно.

— Я так и знал. Ах, он сволочь! Ну, погодите же!..

На него взглянули как на чокнутого. Он поведал им все: как стоял у окна, потрясенный очередным отказом из редакции, как появились в сквере старушки-шепотушки («да вон они и сейчас там и даже, кажется, тоже вам звонили»), как подкатили коричневые «Жигули», как из стоматологической поликлиники вышла удивительно стройная девушка с тяжелыми каштановыми волосами… А номера у автомобиля были заляпаны снежками. И антенна верхним концом притянута к нижнему, этак пижонски сложена вдвое наподобие жокейского хлыста…

Затем Кусов наблюдал, как фотограф снимал отпечатки протекторов коричневых «Жигулей» на примятом сугробике у поребрика, как что-то уточнялось и измерялось, слушал, как старушки гимназистки, вежливо поправляя одна другую, подробно излагали почти то же самое, что изложил он несколькими минутами раньше, слушал и наблюдал, но пребывал при этом как бы в совершенно другой реальности, в другом измерении. Что-то слоилось, исчезало и наплывало перед глазами и в душе, никак было не уловить что-то… Кем была о н а? А о н?.. Какое бы счастье принесла о н а в дом какого-нибудь нормального парня… Ах, не то, не то-о!..

Надо бы поскорей за стол. Пусть начнут действовать и говорить персонажи. Только словом можно докопаться до истины. Только им, и ни чем иным. Сперва было слово. Слово одухотворило дело. Только одухотворенное словом дело имеет смысл.