Альфонсас Беляускас - Тогда, в дождь

Он надорвал конверт, выглянул край бланка: адрес, телефоны, ага… на Ваше… №… заведующий отделом П… Что такое? А-а… В ответ на Ваше… № (прочерк) сообщаем… молодому и, думается, еще неискушенному в вопросах взаимной этики печатного органа и автора… тем более что вышеназванный внештатный сотрудник и сам в состоянии уяснить те причины, в силу которых присланные им новеллы… несмотря на это, он, заведующий П., не считает, что тем самым возбраняется внештатному сотруднику Глуоснису когда-либо вновь обратиться к литературе… Разумеется, после основательных размышлений… взвесив все… и при условии, что…

Дальше Ауримас читать не стал: обратиться? После чего? — После того, с чего начал. — Но я ведь еще, увы — В огонь, в огонь — снова кольнуло в груди; обратиться… Он в сердцах сплюнул себе под ноги и не глядя швырнул письмо Питлюса в угол.

— Коллега, вы что-то… — услышал он звонкий женский голос и вздрогнул; обернувшись, он увидел Марго, которая стояла на нижних ступеньках лестницы… — Ты что-то обронил, Глуоснис.

Рядом с Вимбутайте остановилась другая студентка — с непокрытой головой, в изящных модных сапожках и с большой красной сумкой; конечно, это была она, Мета. И то, что Мета, задрав подбородок, старалась смотреть куда-то поверх головы Ауримаса, словно свидетельствовало о том, что она видела, как он швырнул этот проклятый конверт. Но это была мелочь, сущая чепуха — этот конверт, потому что она… еще раньше…

«Она видела меня голым, она видела меня голым!» — вдруг огнем ожгла нестерпимая мысль; я насупился.

— А-а… — небрежно протянул я, ощущая, как по спине мягко скользнули прохладные мурашки; наклонился и подобрал конверт. — Можете мне поверить, сударыня, там нет ничего важного.

— Сударыня? — Марго вытаращила свои бойкие глазки и раздула круглые щеки; с кукольно-простодушным видом она посмотрела на приятельницу. — Он говорит: сударыня…

— Он говорит: ничего важного, — произнесла Мета, и я осмелился взглянуть на нее, будто желая убедиться, что это она, а не кто-либо другой; наши взгляды встретились.

«Из реки… — вспомнил я. — Ты выглядишь, точно тебя вытащили из реки…» Но тогда я не открывал глаз, хотя видел ее и чувствовал ее аромат — пряный и дурманящий, забивающий остальные запахи; и знал, что она — не Ийя, хотя… хотя в моей памяти они часто сливались в единый образ.

— Ничего, — произнес я, а может, и не я, кто-то другой вместо меня, навряд ли я разговаривал таким глухим и скрипучим голосом; теперь я избегал встретить ее взгляд. — А в чем дело?

— Ни в чем, — мирно ответила она. — Да как знать, Ауримас…

— Что — знать?

— Когда и что мы теряем… — ее голос по-прежнему был спокоен, мягок, он словно выплывал из легкой дымки, которая окутывала ее самое, — из самого сущего… И чаще всего, Ауримас, мы сознаем это много позже… Только, Ауримас…

Ауримас… Мы, Ауримас… Только, Ауримас… Меня бросило в жар: по имени? Помнит? Столько лет? После всего…

Заныло сердце, я отвернулся; не хотелось ее видеть. Как спокойно она разговаривает, думал я, вспоминая ее голос в первый день войны, как вяло, серо звучит он сейчас; и что она сказала мне потом — в ту ночь, когда… неужели все — смеха ради, все так легко и просто…

Я довольно сердито тряхнул головой.

— Это хорошо, коллега.

— Ауримас, но ведь…

— Это большое утешение, сударыня.

Меня знобило — от этих слов; сударыня; от своей неожиданной развязности, причину которой я сам не мог осознать, от внезапно нахлынувшей ярости, которая вдруг, как клещами, стиснула мне горло.

— О! — воскликнула Марго; ее глаза двумя черными пульками стрельнули на меня. — О! — повторила она. — Семинара по хорошему тону у нас в вузе покамест… к сожалению…

И засмеялась — надменно, холодно, как Шапкус; я опрометью кинулся мимо нее наверх.

Мимо нее и Меты — пропади они пропадом; в конце концов, чего им от меня надо? Чего надо им всем — ну, точно сговорились, лезут в душу, на ощупь пробуют каждый нерв; дайте же мне побыть одному!

Знает! Она все знает, но этот голос… этот всезнающий тон… Неужели и то, что сегодня ночью у Лейшисов… валялся на диване и думал о ней… о Мете… знает?

И почему о ней, если…

…Пропади вы все пропадом, все до одного, думал Ауримас, без малейшего внимания глядя, как химик выводит формулы на черной, словно вся минувшая ночь, доске; химик был старенький, согбенный, точно крюк, и писал он забавными пунктирами, звонко стукая по доске, будто колотил посохом о пол; звенело в ушах, в голове, отдавалось в груди; пропадите пропадом! Чего вы от меня хотите? Вы, вы все!.. Ах, смешно мне… Я, Ауримас Глуоснис, смеюсь над вами всеми… и над тобой, моя милая сударыня, и над Даубарасом, и над Маргаритой — а вам это и в голову не приходит… Плевать я хотел на…