Василий Богданов - Мистер Пропер, веселей!

Внезапно девушка в кофточке с вырезом, стряхнув пепел с сигаретки, отделилась от толпы подружек и осторожно – крыльцо было скользким, а туфли у неё были на высоком каблуке – спустилась к автомобилю Гаврилова, придерживая на груди края расстёгнутой куртки. Он опустил стекло и вопросительно уставился на неё.

– И всё-таки вы психолог, – сказала она, балансируя рукой с зажатой в ней сигареткой.

Дымящийся кончик выписывал осциллограмму. Чтобы удержаться на ногах, девушке пришлось схватиться за опущенное стекло автомобиля и почти приникнуть своим лицом к лицу Гаврилова.

Оказавшись в опасной близости от её пушистых белых волос и розовых губ, он не отстранился, а продолжал сидеть.

Всё в этой первокурснице было приторно, пошло, притворно, заимствовано из кино и глянцевых журналов, и вместе с тем пошлость имела неизъяснимое обаяние, такое сильное, что, приклеившись раз, невозможно было и оторваться!

– Меня Кристина зовут, – представилась она, протягивая в салон маленькую пухлую руку. Пальчики на этой руке были холёные, один к одному, с аккуратными ноготками тёплого золотистого цвета, покрытыми мелким узором. Каждый такой ноготок был результатом кропотливого труда салонного мастера и стоил чертовски недёшево.

Гаврилов подумал: «Дорогая, должно быть, девочка!», а вслух произнёс:

– Кристина? Как машина-убийца у Стивена Кинга?

Девушка удивлённо округлила глаза и воскликнула:

– О, чорт! Да вы не просто психолог, вы – ясновидец! Откуда вы всё про меня знаете?

Гаврилов загадочно улыбался.

– Забавная, выходит, история, – глядя на неё, произнёс он.

– Что за история? – спросила Кристина.

И тут внезапно Н. И., много лет не позволявший себе ни малейшего флирта, сказал:

– Я вам её расскажу, если вы согласитесь со мной пообедать.

– Ну, – Кристина скривила недовольную гримаску, – пригласите меня лучше в оперу.

– В оперу?

– Да. Все зовут меня на обеды и ужины. Посмотрите, какая я стала корова, – она повернулась вокруг своей оси. – А вы позовите меня в оперу! Вы же ходите в оперу? Такой человек, как вы, должен ходить в оперу!

– По-моему, вы к себе излишне критичны, – включаясь в игру, заметил Гаврилов, – у Вас безупречная фигура! Но если вы предпочитаете оперу ресторану, – продолжал он, – то я приглашаю вас в оперу.

– Отлично! Запишете мой телефон? – спросила Кристина.

– Конечно. Диктуйте.

Едва отъехав с парковки, Н. И. позвонил Винниченко и рассказал ему удивительную историю о своей встрече с Машиной-Убийцей.

– Ну и что? – спросил тот. – Скажешь, и это твои шестерёнки? Твой закон низшего порядка?

– Ну конечно! А что же ещё?

– Ну как что? Как что? Мои враги в тюрьме, девчонка жива-здорова, и я, выходит, ни в чём не виноват! Всё разрешилось – а ты так и не поверил! Какое же чудо тебе ещё требуется?

– Никакого. Ты же знаешь, я в чудеса не верю.

– Ну что, как тебе сегодня наши «детки»?

Анна Геннадьевна в сером кимоно с сиреневыми журавлями вошла в гостиную и села рядом с мужем. Прежде чем ответить, он обратил внимание на ее сухие маленькие руки, которые она сложила на коленях. Какой контраст: строгий простой маникюр жены (лак с едва заметным розовым оттенком) и те ноготки, что видел он утром!

Н. И. подумал: «Ну, конечно же, я никогда не стану той звонить! И тем более я никогда не пойду с ней в оперу. Это было бы просто смешно!»

– Детки как детки, – наконец равнодушно ответил он и продолжал с легким воодушевлением: – А ты знаешь, мы с тобой давно никуда не ходили!

– Что значит, никуда не ходили? Мы были в ресторане на этой неделе!

– Но это же всё не то! Ходим постоянно в одно и то же место, как в столовую. Поехали сейчас на свидание! Поехали, выберем что-нибудь новенькое!

Анна Геннадьевна внимательно посмотрела на мужа.

– С тобой точно всё в порядке, друг мой?

– Да, всё в порядке. Собирайся!

– Но я… я совсем не готова… Ты посмотри на меня.

– Ничего, ничего – собирайся, мы едем.

– Ну хорошо, – уступила она, так и не избавившись от ощущения странности происходящего.

Ресторан, который они выбрали, назывался «На даче»; антикварная мебель, потрепанные корешки букинистических изданий, раструб граммофона, угол фортепиано, неожиданно выступающий из полумрака, и клетка с канарейкой должны были создавать атмосферу советской дачи, принадлежащей партийному работнику или деятелю культуры.

В заведении было безлюдно. Гаврилов с женой выбрали стол под оранжевым абажуром, подальше от голосистой канарейки, и заказали ужин.