Василий Богданов - Мистер Пропер, веселей!

После развода он получил часть имущества и организовал собственный маленький бизнес, о котором и рассказывал в статье, прилагавшейся к портрету. Анна Геннадьевна особенно не следила за его успехами, но от разных знакомых то и дело слышала о том, как бывший муж устроился в местном бизнес-сообществе. По мнению многих, плавал он не то чтобы медленно, но и не слишком быстро, особенно не высовывался, никого не кусал, но имел кое-какие принципы, которые неизменно отстаивал без страсти и ярости, а с какой-то философической меланхолией.

– Премудрый пескарь! – подумала Анна Геннадьевна, глядя на фотографию.

И как это раньше она не замечала его безвольного подбородка! Теперь же лицо Николая Ивановича ещё вдобавок и округлилось. Появились одутловатые щёчки; от пьянства набрякли мешки под глазами, губы сделались детскими и беспомощными – вообще в облике явственно проступило что-то старческое и даже бабье, стало понятно, как он будет выглядеть лет в шестьдесят.

Анна Геннадьевна задумалась: три года они почти не виделись, и за это время успело испариться, улетучиться куда-то ощущение, что Николай Иванович ей родной! В браке их отношения были морем, бездной ежедневных колебаний и прикосновений, а сейчас вместо моря осталась замёрзшая лужа – разбей лёд, увидишь под ним одну сентиментальную слякоть, вздохи да сожаления, «ах, как могло бы быть»; «ах, как могло бы сложиться». Но Анна Геннадьевна прекрасно понимала, что быть не могло и однозначно не сложилось бы, потому и пресекала на корню всякие сентиментальные вспышки.

«Удивительно всё-таки, – размышляла она, – как то, что кажется прочным и вечным, на поверку выходит эфемерным и мимолётным! Мы рабы ложных представлений о вечности, нам обязательно вместо тумана нужна почва, и в поисках её мы готовы поверить в любой обман, даже в любовь, которая в действительности не что иное, как психическое расстройство!»

Тут она вспомнила, как однажды заехала в кафе перекусить, а бармен принёс ей коктейль под странным названием «Розовые очки», сказав, что напиток заказан неизвестным поклонником. Вспомнила она и странного молодого человека в пальто и тёмных очках, который примчался вскоре и начал плести романтическую ахинею. «Вот тебе и любовь! – подумала Анна Геннадьевна. – Абсурд и нелепость!»

Когда она и Николай Иванович стали по совету адвоката считать, из чего складывался их брак, цифры ясно показали им, где проходит разлом, а поскольку оба были людьми разумными, им не стоило большого труда прийти к соглашению о количествах. Даже общение с дочерью, как выяснилось, может быть оцифровано, грубо и приблизительно, но всё же так, чтобы никто не испытывал обиды и получил максимум справедливости от в целом несправедливой ситуации.

Надя осталась жить с матерью, Николай Иванович получил право встречаться с ней не реже трёх раз в неделю по графику, один раз – обязательно в выходные. Кроме того, каждый год он мог брать дочь с собой в отпуск на две недели во время студенческих летних каникул.

Надежда, правда, нарушила все их договорённости. Не поступив в институт, она уехала жить в Москву, прибившись там к модной тусовке молодых писателей и художников.

Во время деловых поездок в столицу Анне Геннадьевне удавалось видеться с дочерью, но встречи эти никому не доставляли особого удовольствия. Начинаясь с объятий, они заканчивались почти всегда ссорами. На Надю обрушивался поток упрёков в лени и инертности, в неумении достигать поставленных целей. В ответ Анна Геннадьевна обычно получала фразу «Ты меня не понимаешь!», после которой дочь вставала из-за стола и покидала кафе, служившее местом встречи.

Глядя на фотографию Николая Ивановича в журнале, Анна Геннадьевна внезапно заметила, что Надя чрезвычайно похожа на отца. Те же прикрытые веками немного сонные глаза, тот же иронично-философский взгляд. Взгляд пескаря, зарывшегося в тину и насмехающегося оттуда над щуками.

Самолёт остановился. Командир поблагодарил пассажиров за выбор авиакомпании и объявил, что температура воздуха за бортом минус двадцать градусов по Цельсию. Люди выбирались в проходы, шумели крышками верхних багажных отделений, зевали, потягивались, шуршали вещами.

Никотиновое голодание во время перелёта сказывалось – Анне Геннадьевне не терпелось выкарабкаться, наконец, из этой консервной банки, где от тебя ничего не зависит и ты вынужден полагаться на навыки и умения других людей, и где ты вдобавок ещё лишён свободы выкурить такую желанную крепкую сигарету.