Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

А утром селяночка к нам в суд и притопала.

Наплакалась вволю. Я ей: «ну, что, заявление пишем? На бандитов этих?».

Она аж подскочила: «да ты что, доченька. Спасибо им, сынкам: они ж, пока меня ногами лупили, да на пол свалили, раза три по позвоночнику дали, аж хрустнуло что-то. У меня и прошёл мой радикулит застарелый, что ни одна бабка вылечить не могла лет пятнадцать. Я ж ползала по двору едва. А теперь, видишь, бегаю. Так, что, спасибо, сыночки! И тебе, деточка!»

И ушла, не хромая.

Крот – непоседа. Мотался по двору, по задворкам двора, закоулкам улицы мрачной, задворкам заброшенных предприятий. Мотался весь день, да и вечер прихватывал. Что-то где-то как-то воровал. Воровать стало страстью давным-давно, с детских послевоенных лет, когда голодный рот требовал пищи.

И война давно подзабылась, и жил подполковник в отставке вовсе не бедно. А подишь ты, осталась дурная привычка вкупе с другой: подшмыгивать носом да ежечасно поддёргивать не сползающие штаны.

Воровал да и прятал в глубине двух подвалов, что были под домом. Подвалы те были в два или три этажа. Слухи ходили, что ход вёл через бухту в сакские степи. Правда то или нет, кто теперь знает? Дом строился до революции, строен был крепко, мощно стоит в самом центре курортного города. Смотрит на море французскими окнами.

Подвалы сухие, мрачные и глубокие. Но Крот их освоил. Двор поневоле привык к страсти соседа. Иногда только правдивец врач-стоматолог ругался, увидев, что спёрли деталь от вечно ломавшегося «запорожца».

Когда Крота ловили, тот искренне обижался, даже слезу подпускал: меня кто жалел в довоенное детство? я так голодал, так голодал А на укоры людские, что и другие, мол, голодали, он снова твердил про свое: я голодал, так голодал!

Ловили Крота крайне редко. Бегал так быстро, что молодым не угнаться: закалка. Армия, спорт приучили к порядку, и занимался он ежедневно. Гири привязывал к стопам, и бегал, и прыгал, и отжимался с гирьками теми. Оно и полезно, поймать не поймают, и нужно, здоровье не купишь.

Юность и зрелость провел в Казахстане. Служил там в армейских частях, там и женился, на евпаторийской Наташе. Старшего сына Витюху лет этак в шесть бабке отдали на тёплое море загар набирать. Там он и вырос, в тёплой и солнечной евпаторийской среде. Бабка внучонка сильно любила, ругать ни за что не ругала, баловала, как могла. Буйные Витькины выходки сходу прощались. Бабка соседкам стонала, что зрение в Витеньки слабовато, что уже там пацаненка ругать. Рос Витька, рос. Детство, как губка, впитало одно: курортная жизнь лёгка и сладка. Бабка зашибала на курортниках лёгкие деньги, мальчонке хватало на сахар да сладости.

Родители, что приезжали с младшим сыночком, Витеньку мало вниманием баловали. Младший сынок забирал всё внимание обоих родителей. Обида Витькина не росла, не копилась. Те тётя и дядя, что наезжали раз в пятилетку, бабку не заменяли. Ну и фиг с ними да Лёшкой, младшим братком.

Бабка Мария двор обожала: где что случилось, Мария всё знала. Не в падлу было ей, старой, носиться по этажам и всем про всё и про вся байки болтать. Хобби старухи, это всё-таки хобби.

Лет так в шестнадцать Витюху застали за наркотой. Бабка заполошилась, вызвала дочку и зятя к себе положение исправлять. И поселились в двухкомнатной все: мама и папа, два родных сыночка и бабка Мария.

Днями дома сидела одна лишь Наталья, мать двоих обалдуев. День-деньской книжки читала, читала, читала. Работа и книги, так уходили сутки, года. Миловидная худенькая Наталья чтением занималась одна. Пацанам было некогда: мотались по городу, папочка тоже. Ходили оборванные, только не вшивые. Мать всё читала. Бабка Мария не отставала от мужской половины семьи: день-деньской в хлопотах новостей. Знать всё про всех требовало силы немалой. И времени тоже, а как же.

Балованный Лёшка чинил мотоцикл тем, что где-то нашёл. Запчасти то папа подбрасывал, то сам находил по свалкам и гаражам. Витьку дня по три или больше дома не видели. В итоге махнули рукой.

Бабка Мария в гробу была тихой. Двор удивлялся непривычной её тишине. Похоронили всем домом живенько, скинувшись по три рубля: у Крота вечно не было денег.

За нею Наталья умерла тихо, спокойно в больничной палате. Обнаружили рак. Крот горевал искренне очень, слезами умылся по шею. Витьку то арестовывали, то отпускали: доказать не смогли ни разбой, ни грабёж. Потом всё же поймали за наркоту. Провели чин по чину обыск, обнаружили зелье, изъяли. Витёк сел на три года.