Потерпевшая растерялась: что теперь говорить? Прокурор привстал со своего места, два солдатика, что стояли «на караул» у скамейки подсудимой, встряхнулись. Судья тоже привстал, и призвал к порядку и подсудимую и зал присутственного места.
Шумок поневоле стихал, и судья предложил вернуться к допросу.
Потерпевшая славно закончила речь, свидетели слово в слово повторили слова подсудимой про кровушку и про зажравшихся, что подсудимая не нечаянно вырывала сережку из уха, а преднамеренно со словами «надо делиться» и т. д. и т. п.
Настасья на слова потерпевшей, что боль от раны до сих пор не зажила, выкрикнула: «неженка! Сколько баб по селу бродят с ухами оторванными, и ничего! Их проучила, и тебя научу!»
На эти слова зал отреагировал бурно, а кое кто от избытка чувств даже присвистнул.
Но это зал, юридически не искушённый, в юристы молча переглянулись, с выражением посмотрели на присяжных, те тоже попереглядывались, и участь Настасьи предрешена.
Настасью еще пару раз призывали к порядку, грозили выставить из зала, пока допросят свидетелей всех. Без толку были угрозы суда, подсудимая разгорячилась, что тот кипяток.
Зато адвокат приуныл и только рукою махнул, когда предложил судья и ему задать пару вопросов. Приободрился разве что при допросе Ивана (заготовил заранее пару хитрых ловушек, начиная с первого, про фамилию его и его подзащитной. Услышали бы присяжные, что перед ними супруги, по иному стали бы смотреть на происходящие в зале вещи, и версия ревности стала бы преобладать), да опять помешала Настасья.
Как увидела Ивана в зале суда, так разъярилась так, что пыталась со скамьи соскочить, кинуться на супруга, да удержали солдаты.
В полушуме Иван успел проговорить, что фамилия с этой особой однакова, только Настасья именно эти слова не услышала: была занята, пыталась она стукнуть солдата по темечку, да адвоката лягнуть. Ну а дальше ей было не интересно: Иван говорил то, что до него говорили остальные свидетели. На уточняющий вопрос прокурора, знаком ли с потерпевшей, правду ответил, что не знаком, что подошла дама за игрушкой, что они как раз торговались за цену товара.
Тут адвокату и проявить свою принципальность к рассмотрению дела, но он промолчал: отомстил Настасье за причинённую боль. Умела драться Настасья, умела, так навернула ему, что нога сразу опухла и потом долго болела. И он промолчал, массируя ногу: «чёрт с ней, с бабой паскудной! За бесплатно еще и увечье от нее принимать? Нет уж, спасибо, пусть дальше парится без участия адвоката».
А что неграмотной против стольких юристов?
Хотела им всем рассказать, как трудно ей, одинокой, живётся, какой паскудный у нее муженёк, как страдает она без мужниной ласки, как голодно, холодно по вечерам. Да как отлупили ее полицейские, и еле-еле она добралась да не до дома родного, а забрела нечаянно к сватам в гости.
Немецкая слобода была по пути, вот Настасья решилась проведать какую никакую, а таки родню. Нашла дом по фамилии, там ахнули, увидев ее, но все ж накормили. И даже оставили ночевать. А утром сватья передала для дочурки пару хлебов из утренней выпечки. Не донесла до невестки хлебы, съела, запила родниковой водой. Это в степном Крыму воды нетути, а в предгорьях родников то, родников то течёт, ровно не меряно. Какие то добрые люди обиходят родник, камушком выложат, да камни большие для сидения приспособят, а кое-где даже скамейки поставят. Хороша водичка у родников, пьёшь, не напьёшься. Вот и Настасья съела хлебы, напилась за бесплатно водички и домой подалась, в дом опустевший, где ни детей, ни даже собаки. Одни тараканы усами из-за печки шевелят, ожидая крошек-добычи. И так снова захотелось поесть, что на слова судьи: «вам предоставляется последнее слово, подсудимая, что хотите сказать суду?», она честно-пречестно ответила: «курочку бы сейчас!»
Через полторысекундное замешательство зал снова грохнул, и долго не умолкал.
Удалились присяжные, вернулись, и вынесен приговор, и присяжные однозначно сказали: виновна. И на вопрос, заслуживает ли подсудимая снисхождения, тоже одноголосно ответили, что нет, не заслуживает.
И пошла по этапам Настасья, осуждённая за открытый грабёж. Пересыльные тюрьмы, Сибирь вместо цветущего Симферополя. Короче, сломана жизнь.
Как и что дальше было, мне не известно. Знаю одно, что сын Паулины фашистами был расстрелян за участие в партизанском движении. Надо же, НКВД его пощадило за немецкое происхождение, а вот немцы не прониклись сочувствием: расстреляли.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу