Джанет Фитч - Белый олеандр

— Куда вы уезжали?

— На Восточное побережье. Нью-Йорк, Вашингтон. У приятеля были там дела.

— Который на «БМВ»?

Оливия улыбнулась, обнажая неправильный прикус. Теперь, когда она сидела близко, в ней стала заметна некоторая игривость. Она уже не казалась совершенством, но так было даже лучше.

— Нет, не на «БМВ», он очень женат… Ты его здесь не видела.

Я боялась, что она станет говорить про сердечки для хлеба, но вот она уже болтает про мужчин, как будто о погоде. Воодушевившись, я задала следующий вопрос:

— А вы не боитесь, что они столкнутся?

Она поджала губы, вскинула брови.

— Стараюсь этого избегать.

Может, и правда. Может, и проститутка. Хоть бы и так! Она совсем не походила на девочек с бульвара Ван-Найс в обтягивающих штанах и блестящих олимпийках. Оливия — это льняные костюмы, шампанское, терракота, ботанические иллюстрации и «Семь шагов в небо».

— Вам кто-нибудь из них нравится?

Она помешала чай со льдом длинной ложечкой. Майлс Дэвис проникал нам в поры.

— Пожалуй, нет. А у тебя есть приятель, близкий друг?

Я хотела сказать, что да, был мужчина в возрасте, наврать, как все круто, но в конце концов поведала историю моей жизни, про Старр, Рэя, маму и Марвел Турлок. Говорилось легко. Оливия слушала сочувственно, задавала вопросы, ставила новую музыку, подливала чая и приносила лимонное печенье. Было чувство, что я проснулась на плоту и обнаружила, что рядом яхта и мне сбрасывают веревочную лестницу. Вот не знаешь, когда подоспеет помощь.

— Так плохо будет не всегда, Астрид. — Она заправила мне за ухо прядь. — У красивых девушек есть преимущества.

Хотелось верить, что всему этому рано или поздно придет конец. Хотелось узнать то, что знает она, и больше не бояться.

— Какие?

Она внимательно изучала мои щеки, челку, которую я сама себе отрезала, упрямый подбородок, пухлые обветренные губы. Я попыталась изобразить, что готова услышать правду. Она взяла меня за руку. Ее ладони были изящнее, чем я думала, не больше моих, теплые, на удивление сухие и немного шершавые. Сплела пальцы с моими, как будто мы знакомы сто лет.

— Наш мир — мир мужчин, Астрид. Ты когда-нибудь про это слышала?

Я кивнула. Мир мужчин. Но что это значит? Что они свистят, пялятся, выкрикивают вслед гадости и надо терпеть, иначе изнасилуют или побьют? Мир мужчин значит, что есть места, куда женщин не пускают. Что у них больше денег, нет детей, за которыми нужно круглосуточно смотреть. Что женщины любят их больше, чем они — нас, что они могут то хотеть чего-то всем сердцем, то остывать.

На этом мои познания о мире мужчин заканчивались. О мире, где мужчины ходят в костюмах, носят часы и запонки, работают в офисах, едят в ресторанах и разговаривают по сотовому за рулем. Я понимала про них не больше, чем про тибетских шерп или вождей амазонских племен.

Оливия перевернула мою руку, провела кончиками сухих шершавых пальцев по влажной ладони, посылая волны электричества, и тихо спросила:

— У кого деньги? У кого власть? Ты неглупая, одаренная, очень чуткая. Видишь? — Она указала на линии ладони. — Не сражайся с миром. Твой приятель-плотник не сражался с деревом, так ведь? Он его любил, и его творения были прекрасны.

Я задумалась. Мама боролась с миром, рубила его, загоняла молотком на место. И считала верхом трусости поступать иначе.

Оливия загнула мне пальцы вверх, заворачивая в обертку мою судьбу и возвращая ее мне.

Я ковыряла волдырь от ожога на среднем пальце и думала, нужно или нет плыть против течения. Женщины как моя мать, одинокие тигрицы, сражались на каждом шагу. Женщины при мужчинах, как Марвел и Старр, угождали. И те и другие оставались в проигрыше. Но Оливия говорила не о таких мужчинах, как Эд Турлок и даже Рэй. Она имела в виду мужчин с деньгами. Мир запонок и офисов.

— Ты поймешь, чего хотят мужчины, как им это давать… и как не давать. — Она сверкнула озорной кривоватой улыбкой. — И когда что делать.

Маленькие медные часы зажужжали и пробили пять, сыграв колокольчиками мелодию, как из музыкальной шкатулки. Столько всего красивого вокруг… Но было уже поздно. Я не хотела уходить, хотела узнать что-нибудь еще, хотела, чтобы она взяла в руки воск моего будущего, смягчила его теплом шероховатых ладоней, придала форму, которой не надо бояться.

— Вы про секс?

— Не обязательно. — Оливия взглянула на круглое зеркало над камином, секретер с потайными отделениями и ящичками для бумаг. — Это как магия, Астрид. Нужно уметь создавать из воздуха красоту. — Она сделала вид, что протягивает руку, ловит светлячка, а затем разжимает ладонь и смотрит, как он улетает. — Людям нужна магия. Секс — ее театр, с двойными стенками и потайными ходами.