Джанет Фитч - Белый олеандр

Соседка вынула из машины цвета шампанского два небольших пакета из магазина здорового питания.

— Мам, сок! — заныла Кейтлин.

Марвел вырвала свою рубаху из маленьких ручек и повернулась ко мне.

— Не вздумай с ней знакомиться. Господи, еще недавно приличный был район! А теперь одни черномазые, шлюхи, китаезы да латиносы с курами во дворе. Дальше-то что будет?

Марвел говорила мне все это, словно мы с ней состоим в местном тайном обществе ариев.

— Разведу сок, — сказала я.

Даже стоять рядом с ней было противно.

Я болтала в воде порошок и смотрела, как соседка подняла на крыльце журналы и сунула их в пакет с покупками. Туфли с открытой пяткой и черными мысками напоминали оленьи копытца.

Затем она скрылась в доме со ставнями, и стало грустно. С другой стороны, я радовалась, что она исчезла из поля зрения Марвел, с губ которой текли горячие и вонючие, точно деготь, слова. Интересно, считает ли женщина в льняном костюме, что мы все такие, как Марвел, что и я — такая? Вероятно, да.

Марвел наполнила бутылочку, протянула ее Кейтлин, и та поковыляла прочь, сжимая любимую бархатную подушечку с надписью «Гуам».

— Катается повсюду на «Корвете», — проворчала Марвел. — Тычет ею приличным людям в лицо. Как будто мы не знаем, как она на нее заработала! На лбу написано!

Авто поблескивало, точно мужские бедра, мускулистые и упругие. Хотелось лечь на капот. Я бы, наверное, сразу кончила. Я перевела взгляд с навеса для машины на дом. Вот бы можно было стоять здесь весь вечер и ждать, пока она снова выйдет…

Помыв посуду и уложив детей, я выскользнула в боковую дверь и остановилась рядом с ее палисандровым деревом, которое роняло через забор на наш асфальт фиолетовые цветы, насыщая благоуханием теплый вечер. Сквозь ставни просачивались музыка и женское пение. Сначала я даже приняла ее за пьяную, а потом поняла, что все дело в манере произносить слова, перекатывая их на языке, как шоколадные конфеты с вишневой начинкой.

Не знаю, сколько я стояла так в темноте, покачиваясь под музыку и слушая звучный, как охотничий рог, голос. Просто невероятно, что такая элегантная женщина живет по соседству, рядом с нашим домом и нашим пятидесятидюймовым телевизором! Хотелось прокрасться под ее окна, заглянуть в щель между широкими плашками ставен и посмотреть, что она там делает. У меня не хватило духу. Я подняла с земли пригоршню фиолетовых цветов и уткнулась в них лицом.

На следующий день я вылезла из автобуса в самую жару и последнюю милю до дома прошла пешком. Мне больше не требовалась трость, хотя после долгих прогулок бедро по-прежнему ныло, а я прихрамывала. Я ковыляла по улице и чувствовала себя грязной и неуклюжей в поношенной одежде из благотворительного магазина Совета еврейских женщин: белой блузке, которую не смягчала никакая стирка, и неудачной самодельной юбке.

Элегантная соседка срезала в тени у дома агапантусы того же оттенка, что и цветы палисандра. Босиком, в простом платье. Подошвы и ладони на фоне темно-карамельной кожи сияли розовым и казались ненастоящими, как будто там, откуда она пришла, женщины посыпают ладони и стопы специальным порошком. Она не улыбалась, полностью поглощенная своим занятием. В темных волосах, уложенных в небрежную ракушку, застрял упавший с ветки цветок палисандра. Смотрелось очаровательно.

Я чувствовала себя нескладной, стыдилась хромоты и уродливой одежды и надеялась, что проскользну в дом прежде, чем она поднимет глаза. Однако, доковыляв до сетчатого забора и черного двора, я ощутила разочарование. Хотелось, чтобы она меня увидела. Хотелось сказать, что я не такая, как остальные. Заговори со мной, думала я, посмотри на меня!

Она не посмотрела, только подняла веточку алиссума и вдохнула медовый запах. Я вырезала из сердца полоску и насадила ее на самодельный крючок.

— У вас красивый сад!

Она удивленно подняла глаза, как будто знала, что я здесь, но не ожидала, что заговорю. Большие миндалевидные глаза цвета корневого пива, на левой щеке шрам, на узком запястье золотые часы. Откинула прядь завитых волос, сверкнула улыбкой, которая мгновенно растаяла, и вновь занялась агапантусами.

— Лучше, чтобы тебя со мной не видели. Она скоро выжжет крест на моем газоне.

— У вас нет газона.

Она улыбнулась, не поднимая головы.

— Меня зовут Астрид.

— Иди домой. Астрид.

Ее звали Оливия Джонстоун. Имя значилось на журналах и каталогах, которые бросали на коврик у двери. Она выписывала «Конде-наст-трэвеллер» про путешествия и французский «Вог», толстый, как телефонный справочник. Теперь я приглядывала за детьми перед домом, чтобы не пропустить, когда она покажется в круглых солнцезащитных очках а-ля Жаклин Кеннеди, вернется с покупками или выйдет срезать пахучую зелень. И надеялась, что наши глаза снова встретятся. Почти каждый день ей доставляли посылки. Красивый курьер из «UPS» в коричневых форменных шортах и с ногами как стволы деревьев то и дело маячил на крыльце. Я гадала, не влюблен ли он.