Антон Уткин - Тридевять земель

Вячеслав подолгу смотрел на это белое пятно, словно затерявшееся в необъятном мире, и сострадал ему, и в размышления его снизу вторгался иногда хриплый голос Луки, по-старчески сварливо, не зло, отчитывавшего кого-то из своих четвероногих питомцев, но что именно там происходило, скрывала завеса лип и апельсиновых деревьев. И тогда Вячеславу представлялись свои русские деревенские старики – глупые, не способные за себя постоять, кругом обманутые, в том числе и самими собой, и от мысли, что их единственное богатство – земля, путем разных нечистых манипуляций сосредоточилась в конце концов в его руках, принадлежала теперь ему одному, вызывала в нём стыд и страдание.

За всё это время покупатели приезжали всего дважды: в первый раз это была пара немолодых людей в сопровождении местного риэлтора. Дом они осмотрели с интересом, но сразу сказали, что имели в виду что-то более поместительное и комфортное. Ещё приезжал молодой человек с фотоаппаратом, который обснимал буквально каждый уголок. По его словам, его московский клиент ищет дом именно в Столиве или в соседней Прчани.

Больше никто не появлялся. Дело уже бесповоротно повернуло на зиму. Папоротник в горах порыжел; листья инжира вяли, чернели и валились с ветвей; лопнувшие гранаты выставили свои багряные внутренности. Стало холодать. Оранжевый погон заката ложился на плече Ловчена, и луна взмывала в холодное небо прохладным камнем. Большие круизные корабли больше не показывались в заливе, и только редкие яхты, оставляя за собою пенную борозду, ещё легонько вспахивали зеленоватую гладь.

Горький дымок буковых дров поплыл на Столивом.

Едва распогодилось, Лука со своим улыбчивым помощником продолжили работу. За то время, что Вячеслав провёл здесь, склон обрёл уже совершенно иные черты, благоустроенными террасами спускаясь к молу.

С интересом Вячеслав наблюдал за тем, как работают с камнем, как выстраивается стенка, как бесформенные глыбы обретают форму, ладно прилегая друг к другу, как сыплется под железным тесалом серая крошка.

– Добрый дан, – поздоровался он однажды и предложил свою помощь. Но Лука с работником вежливо её отклонили. Вячеслав испытал было досаду, но она тут же прошла, едва он понял, что они абсолютно правы и что в такой работе он не столько бы помог, сколько создал бы помех.

Он смотрел на Луку, присевшего на каменной стенке, на его фиолетовый халат, застиранный до белизны, на обрывок верёвки, опоясывающий чресла, на его сутулую спину, – такую идеальную согбенность чаще видишь на карикатурах, а не в жизни, – на нос, кажущийся огромным на осунувшемся и высохшем лице, видел его помутневшие от старости глаза, исходящее из них спокойное достоинство, и любовался этой такой простой и ясной со стороны жизнью, за безмятежностью которой проглядывало величие.

И вдруг такая же простая и ясная мысль явилась ему – и одновременно сознание того, что если он не последует ей, то запутается ещё больше, и тогда уже окончательно потеряет остаток своей жизни. Даже то сравнительно немногое, что предлагали за землю Сидельников с Федюшиным, взять теперь казалось ему невозможным, кощунственным.

Холодное солнце, раздвинув тяжёлые шторы облаков, отстранённо смотрело в грязные окна нотариальной конторы.

– Передать, – подчеркнул Вячеслав.

Такой скорый, а главное, необыкновенный исход их дела не на шутку озадачил Сидельникова с Федюшиным. Поначалу они приписали уступчивость Вячеслава страху, который нагнало на него дознание, однако во время процедуры подписания акта купли-продажи он держался настолько уверенно, спокойно и невозмутимо, что они оба смутно чувствовали здесь нечто иное, им непонятное. Гольянов имел вид человека, совершающего какую-то очень выгодную для себя операцию. Несколько раз в день они говорили по телефону, пытаясь найти подвох, тем более, что Акиньшин сообщил, что никаких действий не предпринимал, так как не получал никаких на этот счёт распоряжений. Ещё сильней поразило их единственное условие, поставленное Вячеславом – он оставлял за собой только ту землю, которая прилегала к усадьбе и к остову Преображенской церкви, что в общей сложности составляло чуть больше двух гектар. Условие они приняли, но Сидельников измучил служащих кадастровой палаты, требуя от них во что бы то ни стало отыскать какой-нибудь подвох. Однако и чиновники только разводили руками: подозрения были напрасны – по всем статям земля была чиста и документы на неё оформлены грамотно.