Хантер Томпсон - Ромовый дневник

– Не надо ничего. У меня есть деньги.

Я прямо обалдел.

– Так ты же говорила, что даже с Сент-Томаса не могла вернуться, потому что…

– С собой денег не было. Они лежали в том чемодане, который ты привез от Фрица… Я их припрятала, на крайний случаи.– Шено бледно улыбнулась. – Правда, всего лишь сотня долларов…

– Тебе нужны будут деньги, кода ты вернешься в Нью-Йорк.

– Не, не будут. Все равно останется пятьдесят, и… – она поколебалась, – и я, наверное, вернусь к родителям. В Коннектикут.

– А-а, – сказал я, – ну тогда ладно.

Шено придвинулась поближе и положила голову мне на грудь.

– Это ужасно, – всхлипнула она, – но мне больше некуда идти.

Я обнял ее за плечи. Мне тоже было непонятно, куда бы она могла пойти – или зачем. Или чем она там будет заниматься.

– А можно мне здесь пожить до твоего отъезда?

Я сжал ей плечо и притянул к себе.

– Да, конечно. Если не спасуешь.

– А?

Я усмехнулся и встал на ноги.

– Я говорю, если тебя не пугает все это сумасшествие… Ты не против, если я разденусь догола и напьюсь?

Она хихикнула.

– А я?

– Да валяй, – сказал я, сбрасывая одежду. – Какая разница?

Я еще приготовил по стакану и захватил бутылку к нам на прикроватный столик. Потом включил вентилятор, погасил свет, и мы пили в темноте. Я подложил себе под спину подушки, а она устроила голову у меня на груди. Тишина стояла такая, что на улице, наверное, было слышно позвякивание льда у меня в стакане. Луна сияла в окне, и я рассматривал выражение лица Шено, удивляясь про себя, как ей удается выглядеть такой безмятежной и довольной.

Спустя некоторое время я протянул руку за бутылкой и добавил себе в стакан. По ходу дела немножко рому пролилось мне на живот, и Шено нагнулась, чтобы слизнуть капли. От прикосновения ее языка меня пробила дрожь, и, поразмыслив пару секунд, я вновь взял бутылку и полил себе на ногу. Шено вскинула глаза, улыбнулась, словно мы затеяли с ней какую-то необычную проказу, после чего наклонилась и занялась тщательным вылизыванием.

Следующим утром мы встали рано. Пока Шено принимала душ, я съездил к гостинице купить газет. Первым делом «Таймс» и «Триб» [39] «Чикаго трибюн» (разговорное сокращение). , чтобы у нас было что почитать, а затем, прикинув ситуацию, добавил к ним два экземпляра «Сан-Хуан дейли ньюс», потому как по всему выходило, что это ее последний-распоследний выпуск. Я решил оставить один себе на память.

Позавтракали мы, сидя за столом у окна, потом пили кофе и просматривали газеты. То утро было единственным на моей памяти, когда я испытывал умиротворение в своем новом жилище, и от этой мысли стало не по себе, потому что переехал-то я сюда именно за этим. Я улегся на диван, слушал радио и курил, пока Шено мыла посуду. Из окна тянул свежий бриз, и, выглянув наружу, я до самого горизонта мог видеть красные черепичные крыши, перемежавшиеся кронами деревьев.

Шено опять щеголяла в моей рубашке, и я понаблюдал за тем, как трепещет и подпрыгивает подол над ее ягодицами, когда она ходит по кухне. Через некоторое время я слез с кровати, подкрался к ней и, приподняв рубашку, в обе ладони взял ее крепенький огузок. Она взвизгнула, вихрем обернулась – и прильнула ко мне, заливаясь смехом. Я ее обнял и игриво натянул подол рубашки поверх ее головы. Мы стояли покачиваясь, а потом я подхватил ее на руки и перенес в постель, где мы неспешно и со вкусом занялись любовью.

Я вышел из дому задолго до полудня, однако солнце уже палило так, словно день был в самом разгаре. Ведя машину вдоль пляжа, я вспомнил, какими чудесными казались мне утренние часы, когда я только-только появился в Сан-Хуане. Есть что-то свежее и хрусткое в раннем карибском утре; предвкушение какого-то события, которое вот-вот должно произойти – чуть дальше по улице или сразу за поворотом… Всякий раз, оглядываясь назад на эти месяцы и пытаясь отделить славное времечко от гнусного, я думаю о поручениях, которые мне давали на утро, когда я брал у Салы машину и с ревом несся по бульвару, усаженному раскидистыми деревьями. Я вспоминаю, как дрожал подо мной крошечный «фиат» и как ударяло в лицо жаркое солнце, когда я выскакивал из тени на залитый солнцем участок дороги; я вспоминаю белизну моей сорочки и шелест шелкового галстука, трепещущего на ветру возле головы; охотно проседающую под ногой педаль газа и резкий рывок по встречке, когда мне хотелось обогнать какой-нибудь грузовик и успеть вписаться в сигнал светофора…