Элис Петерсон - Письма моей сестры

– Беллс – замечательная девушка, – говорит он. – Она всегда чем-то занята. Не может просто так сидеть без дела, верно, Тед?

– Никогда не сидит, – подтверждает он. – Мы с Беллс ходим вместе в колледж. Каждый понедельник ходим. Мы изучаем всякую всячину, вроде искусства и письма, а я еще учусь танцевать.

– В самом деле? Какие танцы?

– Бальные.

На другой стене висит другой снимок, и Тед подводит меня к нему.

– Угадай, где я? – спрашивает он. Я всматриваюсь и вижу Беллс в костюме Элвиса, играющую на теннисной ракетке, как на гитаре. Тед стоит за ней в блестящем трико и с огромными накладными бакенбардами. Он бьет в барабан.

– Вот это ты! – говорю я, ткнув пальцем.

– Классно, правда? – смеется он. – Это был мой день рождения. Все нарядились в Элвиса Пресли. Мы с Беллс выступили вместе. Нашу группу мы назвали «Золотые рыбные палочки».

– В самом деле, классно, – улыбаюсь я. – А почему «Золотые рыбные палочки»?

– Ну я ведь люблю рыбные палочки, – отвечает он так, словно мне самой следовало это знать, и выходит из кухни.

– Как себя чувствует твоя мама? – спрашивает Роберт.

– Неплохо. Она огорчается из-за того, что не может водить машину, но папа терпеливо помогает ей во всем. Он выполняет ее поручения, например, убирает фотографии в альбом и делает другие вещи, которые неизбежно приходится делать.

Роберт с облегчением вздыхает.

– Знаешь, мы так волновались.

– Беллс говорила с тобой о маме?

– Нет, нет. – Он качает головой. – Она никогда не станет это делать.

Мне не терпится ее увидеть, и я спрашиваю, можно ли мне подняться наверх, но тут сестра приходит сама. Она одета в спортивные штаны и черную майку с серебряной звездой, мой подарок.

– В честь тебя нарядилась, – говорит Роберт, подмигивая.

– Привет, Беллс.

Мне хочется ее обнять, но Беллс не очень это любит. Вместо этого мы обмениваемся рукопожатием, после чего она ласково ударяет меня по плечу.

– Вот и хорошо, – произносит она.

Я беру в руки сумку.

– Я привезла тебе оливки и сырное печенье, а Эдди просил передать тебе этот имбирный кекс.

– Эдди из гастронома. – Она наклоняется вперед и забирает у меня подарки. – Спасибо, Кэти.

Беллс ведет меня наверх. На ее двери висит большая табличка «НЕ МЕШАТЬ», а также бесчисленные футбольные стикеры, многие из которых уже еле держатся. Ее комната маленькая, с кроватью в углу, и, в отличие от кухни, вся заполнена рисунками, стикерами, постерами, вырезками из газет. Я прохожу на цыпочках между нарисованным на полу флагом «Джек Юнион» и постером «Добро пожаловать в АНГЛИЮ».

На стенах я вижу знакомые постеры Боба Марли с «косяком» в зубах и «Битлз», которые висели в ее лондонской спальне. Я сажусь на краешек кровати. На столике лежат ингалятор и фотоальбом.

– Как мама? – спрашивает она, садясь рядом со мной. Дыхание со свистом вырывается из ее груди. Я беру ее ингалятор.

– Ей гораздо лучше.

Я встаю и подхожу к окну. Там блестит море.

– Беллс, ого! – вздыхаю я. – Какой у тебя вид. Красота!

Тяжело дыша, она подходит ко мне.

– Тебе нравится море? – спрашивает она, довольная моим восторгом.

– Я люблю море. Мне даже хочется уехать из Лондона, – отвечаю я и поворачиваюсь к ней. – Ну что, давай погуляем?

Тепло, но, как предсказывал Тед, над нами висят темные тучи. Мы идем по светлому песку. Я зачерпнула горсть песка и просеиваю его между пальцами, словно кристаллы сахара. Беллс идет впереди.

– Ты купаешься летом? – спрашиваю я, догнав ее.

– Нет, слишком холодно.

Мы долго идем по берегу, и наконец я предлагаю где-нибудь посидеть. Так хорошо смотреть на море. Вокруг нас ни души, тишина, лишь где-то кричат чайки.

– Как папа?

– Все в порядке. Чуточку устает от маминых команд. – Я ласково толкаю Беллс.

– Точно. – Она задумчиво кивает. – Бедный папа. А как ты?

– Я вернулась в Лондон, живу у Эммы.

– Как Эмма?

– Все нормально. Готовится к свадьбе.

– Как Сэм?

– Не знаю. Я не видела его. Ты получила мое последнее письмо?

– Да. Как тетя Агнес?

Мы с Беллс устраиваемся на песке и перебираем всех наших родных и знакомых, потом встаем и идем назад. Она показывает мне сад, грядки и все прочее, и я вижу, что она гордится всем. Это ее территория, ее мир, в который я ненадолго вошла. В гостиной стоит пианино.

– Тед играет на пианино, – говорит она мне. – Бедный Тед, – добавляет она, нажав на клавишу.

– Почему бедный?

– Очень одинокий, у него нет семьи.

Если бы кто-то сказал про Беллс, что она бедная, она бы возмутилась, но я заметила, как часто она называла так других. Вероятно, когда она чувствует себя благополучнее тех, кто рядом с ней, ее это успокаивает.