Роман Парисов - Стулик

– Это тоже не Фиса. Это я придумал на наш с ней последний её день рождения, такой вот артефакт наивного искусства, не возымевший должного действия… Кстати, день рожденья у неё через неделю, а мы с тобой как р-раз будем в доме отдыха! – И я потёр почему-то руки.

Она затянулась сигаретой, напустив на глазки выжидательную пелену:

– Бедный, бедный Роман. Ты её ещё любишь?

– Н-ну да. Как любят призраков давно умерших.

– Нет. Я вижу, что любишь… А если бы я была мужчиной, я бы, вообще-то, тоже в неё влюбилась! Я вообще боялась с тобой встречаться, думала – вас ещё что-то связывает.

– Связывают воспоминания. Объединяет – ничего. Нас с тобой больше объединяет, да, что же нас объединяет? – чувство света, чувство цвета, чувство такта, чувство слова, вера в любовь, английский, испанский опять же… – я вышучиваюсь, а у самого под темечком одна лишь мысль всё бьётся настороженно – вот тебе и Светик, милый сорванец, неужто она искренна сейчас?..

Беседа наша наливается особым – благостным и целеустремлённым теплом по мере того, как зажигаются внутри лампочки и пустеет бутылка… Беседа наша прозревает помаленьку тем гулким, осязаемым, давно известным, но всегда искомым и вдруг обретённым радостным смыслом, который щедро нисходит на нас лишь с непроизвольным расширением сознания. Как хорошо сидеть-то с ней, вот ведь интересная девчушка, думаю я и ещё думаю: никогда мы с ней вместе не выпивали вот так, всё-то я на машине. Мы говорим о верности в любви, о женской непредсказуемости, о Вагнере, о кока-коле и о целлюлите, о неизбывной красоте испанских условных периодов, о «Чёрном квадрате» Малевича и его отношении к Миро, [12] Миро, Жоан – знаменитый каталонский художник-модернист, автор картины «Чёрный квадрат», перекликающейся с полотном Малевича. о холокосте, о непрерывной шампанизации и о мастях лошадок. (Бутылка-то у меня – литровая!) Задумчивым коромыслом стоит дым на кухне, уже открыто смотрит на меня снизу треугольник её трусиков, и темень тревожно заглядывает в окно: дурачок, пора, скоро передержишь её, ведь она – пришла – тебе – отда-а-а-а-а-а-а-а-аться!..

…да знаю я. Господи, а может быть, не надо? Вон глазки какие у неё сейчас хорошие светятся во тьме, немножко поехали, конечно, но душевные, о чём-то думают себе. Как же я её такую буду это. Она и маленькая ещё, господи! Может, подрастёт если?..

Не услышав ниоткуда ответа, я не очень уверенно встаю, чтобы зажечь свечи.

– Ой, как я люблю свечи! – оживилась она. – Всё равно какие, разные, лишь бы горели. Мне казалось в детстве, в них есть что-то такое… какая-то душа.

– Э-э, так ты не Светик, ты – Свечик!

Она вдруг ложится щекой на стол, гипнотизирует свечу. А глазки горят по-колдовски.

– Ну не-е-ет. Вообще-то я – Сту-у-улик … – отвечает Света, подумав немного, загадочно растягивая слова.

– Кто-о?

– Ну Стулик, Стулик. Сту-лик. Это Маринка ещё придумала, у меня потому что фамилия… прикольная – короче, мой прадед стулья делал.

…и какие стулья делал, дубовые, еловые, кондовые, узор-чаты-е, для основательных, поди, задниц…

– Тогда, значит, хотя бы как-нибудь «стульчик» должно быть, по правилам словообразования. А то что-то прочности не хватает… совсем уж маленький, э-э-э… ненадёжный, хлипкий предметец получается для родового назначения… – говорю я этак затуманенно, но тут же хлопаю по лбу себя: – Да как же я не сообразил, ещё Фиса какого-то всё Стульчика припоминала в связи с Мариной… А мне ещё тогда знамение сделалось, как дежа-вю какое или скорее… воспоминание о будущем, мгновенное затмение мозгов!

– Фиса твоя всё путает. Я – Стулик ! – произносит Света многозначительно и, в доказательство как бы, подносит свечку к низу лица, навевая жути. – Я могу быть разной – такой – (лицо овечки) и такой – («Ну, чего надо?!») … – Стулик, Стулик, Стулик!.. Стулик, Стулик, Стулик!.. – заклинает Светин негатив с насупленными бровками.

Да-да, с насупленно негативными бровками.

И!

Что-то просветляется в голове, да, здесь, сейчас, на прокуренной тёмной кухне. Что-то будто вот-вот вылупится из Светика, проявится, подчеркнётся светотенью… То есть, что обнажается суть явлений или там причинно-следственная связь событий – оно сказать высокопарно и по меньшей мере преждевременно. Но я прозреваю, я вспоминаю, я уже знаю откуда-то это словечко – в нём, или за ним, всё естество Светиково проглядывает, вся эта маленькая вселенная коренится. Вот она, Стулик, сказочная фея гремлинов, в строгой вуальке отрешённости! Губы чуть поджаты, глазища как бы в тумане – а сами колдовской происк затаили. (И в голове что-то своё варится, непростое, для кого и ядовитое, на женьшеневых кореньях настоянное, и вроде как пересоленное.)