Роман Парисов - Стулик

Домой я ехал обнадёженный. Почти счастливый.

…ударить-то ударим, а даст ли директор Пал Палычу столько предоплаты – это же на три фуры рублей почти миллион?.. (Эх, Кубаньщина, житница-кормилица, это как тебя угораздило к буржуям сунуться, и за чем? – за рогами-копытами!..) Нет, генеральный точно с Палычем в доле – сейчас даже за мясо вперёд никто не платит, а тут, видишь, какое-то сердце, прочие субпродукты… (Поймёт ли народ?) Ну, мне до этого… Задумчиво набираю Пал Палыча.

(…непостижимы выверты памяти – крутятся под гудки в трубке весёлые картинки: конференция в Сан-Себастьяне, делегация российских колбасников на морской прогулке. Директора крупнейших мясокомбинатов в шортиках и чёрных очках, оккупировав корму, нарезают на газетках колбасу под водку. Каждый свою нахваливает. И – шторм, качка. Что-то всем нехорошо. По очереди начинают складываться через поручень в приступах морской болезни. Подыхают со смеху, подходят и опять блюют… Пал Палыч активней всех, явно играет на публику. Багровое выпученное лицо, гогот вокруг, заглушающий морской ветер…)

Алё?.. Нет Пал Палыча. На семинаре он, по маринованию.

Вчера опять к телефону подошла мама Анна. Таинственно, вполголоса: Роман, чуть попозже, у неё Марина. – Какая Марина? – Ну, наша Марина. – Так… они же в ссоре. – Ну… вот она и приехала помириться, говорит Светлашке – встречайся с кем хочешь, мне главное – чтобы тебе было хорошо…

Я в спортзале, в сауне, в солярии, в джакузи. Я везде – и нигде, что-то делать надо, а не находится места. Повсюду со мной безмолвный телефон. Нашла-таки способ, чёрная ведьма. И затюкала в мозжечке обида, а на подступах уже глухая ярость…

Мне – ни звонка! Бурая пелена накрывает всё, я смотрю на мир сквозь пелену…

К чёрту всё.

Через пару часов мама Анна сообщила, что болей вроде сегодня не было, и она отпустила Светланку посидеть с Мариной в кафе… Я где угодно, только не дома. Вдруг я на Арбате (??!), пытаюсь осмыслить, понять, оправдать, я не желаю принимать, что задвинут. Кое-где у метро остались ещё Светины плакатики: «То, что нас объединяет».

Света, Света, вспомни лето, повернись к Марине задом, ко мне передом.

А телефон молчит, и я прислушиваюсь к тому, как гулко бьётся сердце. Каждый удар сердца отдаётся пустотой. Стемнело. Как я очутился у её подъезда?.. Папа Сан Саныч встречает меня с собачкой. То есть… конечно, не меня. Просто: гуляет с собачкой.

– Скоро обещала подъехать, – говорит Сан Саныч, щурясь сквозь толстые линзы.

Что-то есть в нём неуловимо Светино. Чувствую – симпатичен я ему. И мне тоже с ним уютно. Вот и сейчас – монотонно грузит меня автомобильными темами. (На его шестёрке, видишь, шаровую скоро менять.) Я что-то там поддакиваю, приятно мне быть в доверии. Как всегда. Почти зятем.

Нет, не въезжает Сан Саныч в моё состояние.

– …а Светка… Ну что ты хочешь? У неё, я понял, главная мысль пока – погулять. Вот придёт время, втюрится в одного – и гулянке конец. А пока… – он махнул рукой. – Ну а к тебе, Роман, она очень хорошо относится.

Нет, не въезжает Сан Саныч в наши отношения. Не знает он про нашу любовь. Говорит мне как бы: а на что ты рассчитывал с моей дочерью?.. Глупо развивать дискуссию.

…если я сейчас с ней серьёзно не поговорю, завтра всё будет не так. Я дождусь её, дождусь. Что скажу ей я? Да хотя бы… Светик. Я ведь чувствую, что ты со мной совсем другая. Я не игрок в одни ворота. Давай ты подумаешь, нужен ли я тебе и что вообще у тебя внутри творится, а после сама позвонишь. Или не позвонишь…

Подарю цветы, поцелую…

Улыбнусь на прощанье. Красиво? Благородно?!

Вдруг отдаю папе заготовленную жёлтую орхидею, жму ему руку, направляюсь к машине. Не дождался тебя Роман, скажите.

И мобильный даже выключил в сердцах.

Она подъехала через пять минут, показал мой домашний определитель.

Как я жалел полночи – о том, что выключился, о том, что не дождался, не поговорил… О том, что приехал вообще!

Откинувшись в кресле, я уставился на балкон. У меня прострация. Лицо, наверно, полоумного выражения. Подвисла-застыла-застряла воздушным шариком у потолка недожилованная рулька.

– Смотри, мелюзга, какие огромные зёрна в моей кормушке! Золотые!.. И блямбы у меня какие королевские – учись!.. – орёт Лавруша. (Он же Пал Палыч.)

– О старший брат. Пускай я невелик – мне суждено кормиться мелким «Триллом» – но я не променяю сердолик на грубое сияние берилла. Достоинство моё другого рода: простую душу мне дала природа! – заливисто парирует Кирюша, почему-то ямбом.