Роман Парисов - Стулик

…господи, да что с ней?! Теперь я не могу так резко определиться – она же больна!.. И я откладываю, откладываю серьёзный разговор.

Следующим утром звонила растревоженная мама Анна. Оказывается, хотела побеспокоить аж в полседьмого, да нашлись «знакомые» и отвезли Светлану в больницу, где ей настойчиво предложена была госпитализация. Собранный «знакомыми» же консилиум разводил руками: скорей всего, что-то пищевое, неизвестного происхождения. В больнице, конечно, Света не осталась – не такая Света, чтоб оставаться в больницах.

И накатило откуда-то вдруг что-то вроде раскаяния, сожаления о том, что вообще было в последний месяц…

– Простите, мама Анна, это я виноват. Не уберёг я нашу девочку.

– Да что вы, что вы, Роман! – и она стала благодарить меня за прекрасную поездку… из чего я заключил: мама не в курсе, кто там спаивал её виски всю дорогу.

…а какие отношения у нас с мамой Анной, куда теплее, чем с дочерью… Всё-таки, может быть, её апатия из-за болезни?..

Господи, верни мне её прежней!!

Потихоньку всё сгладится, и инерция летнего чувства возьмёт своё. Надо только быть на высоте, всегда на высоте!

А кто это приезжал за ней утром-то?.. Я сразу так и понял – Пашин водитель на мерседесе. Ну что тут скажешь, когда речь – о здоровье?! Что попишешь, когда нет у тебя десятка машин с водителями?! Что предъявишь, когда даже консилиум ты подогнать не можешь?!!

Вечером мы идём в театр, почему-то на Малой Бронной. (Я, по всей видимости, пытаюсь играть на контрасте.) С довольно розовым видом она кушает в антракте бутерброд с белой рыбкой. После долго и задумчиво смотрит афишу. «Хочу на „Лулу“», вдруг решительно говорит она, очевидно, уловив в этом чувственном буквосочетании непреложный намёк на Лолиту.

И я подумал: «Она хочет знать о себе всё».

Теперь она – бледное подобие того Светика, к которой все мы привыкли. Никакое, безразличное, всё время усталое. По крайней мере – со мной. И я чувствую, я знаю, что болезнь здесь играет не первую роль. Как будто пообмяк её взгляд, стали сонными речи, и всё существо её потеряло свой нехитрый ориентир – находясь всё ещё в моей сфере и не стремясь вроде искать иные орбиты. Всякий раз я просыпался и начинал работать в гнетущем неведении, когда ждать от неё звонка и ждать ли вообще до вечера. Потихоньку она пошла в школу. Где-нибудь в двенадцать я не выдерживал и звонил сам на мобильный. Она отвечала сухо и односложно: на уроках за мобильный выгоняют, на переменках не слышно, так что в школе беспокоить не надо. Я замирал на неопределённое время, представляя на её месте себя: какая к чёрту школа? – любовь!! – и меня уже выводила, просто-таки бесила эта маленькая засранка, якобы с головкой ушедшая в свои тригонометрии. И если даже представить, что учёба для тебя так важна, – ну неужто не выбрать пятнадцать секунд для душевности, я же на целый день заряжусь, а, любительница эсэмэсок?!!

С маниакальной непреклонностью я не хотел понять самого очевидного: мой Светик навсегда остался в лете, и если порою оболочка её пыталась заверить меня в обратном, на мгновения возвращая моё сердце в столь желанное ему трепетное состояние, то только из «врождённой тактичности» – да ещё, может, неосознанного понимания того, что несправедливо вроде что-либо менять самой, без веского повода на то с моей стороны.

«Скучау, скучау». Милый транскрипционный казус, не очень-то глубокая, но прелестная детская искренность. Ау!!

«Ya tozhe. Ne skuchai». Отписка.

Вечером она делает уроки. Я потерян. Пытаюсь найти себя в спортзале. (Даже в бицепсе потеря: 2 см.) Ношусь с кипрскими фотографиями. Их целая кипа, штук триста, – и ни одной стоящей.

– Ах, ты уже сделал фотки? – оживляется она. – Я пешком бы дошла до твоего Конькова, лишь бы только одним глазком…

Пешком не надо, Светик. Я лечу за ней – и прямо в «Стратосферу» (кафе на Рижской). Светик выглядит никак. Нейтральный оскал. («Кучу всего ещё делать назавтра».) Чёрная куртка, джинсы трубочкой, козырёк. («Вот такая я школьница».) Ну значит, такая – восприму тебя любой. Долгий просмотр фотографий, слабые затуманенные улыбки, иногда чуть стыдливые – в ответ тому недавнему прошлому, которое должно было стать нашим. Через час ей домой. Отдаю ей все фотографии, пакет с её вещами, которые остались у меня после Кипра. И… намекаю ласково, почти в шутку, на то, что теперь нас ничего не связывает. Тут же всё понимает Света, делает плаксивую рожицу… «Если ты так хочешь – пожалуйста. Я найду, как это пережить». И, подумав: «Ну какой ты нетерпеливый, Ромик. Я ведь болею. Вот выздоровлю – и буду такой же, как раньше!..»