Тут Лизетта жаркое говяжье кладёт на тарелки, а куски прямо дышат, вздымаются, в соус душистый себя окунают. Лизетта, милашка, небритую внешность целует: «Тьфу! — говорит. — Какая колючка!» И, задом вильнув, собирается сесть… да внезапно у ней вырастает помеха в заду, где она охвостатилась сантиметров на сто двадцать. И, думая, что поправляет юбочку-клёш, Лизетта — как даст коровьим хвостом по столу, как даст — всё жаркое подпрыгнуло, но не в разлёт, а вместе с тарелками на стол приземлилось и дышит.
«Гроза, гроза!» — говорит милашка и делает Рою глазки говяжьи, а у него в башмаке под столом нога раскопытилась, но удивительное удобство в этом содержится, тянет Роя на четвереньках пройтись!..
«Ох, как тянет на четвереньках пройтись!» — говорит Лизетта, унося пустую бутылку и грязную посуду на кухню. Кофе они попили, покурили весёлую травку, — ну до невозможности захотелось на четвереньки. А почему бы и нет, если оба исправно платят налоги?
Значит, гроза, молния, гром, ковёр на полу, на ковре копыта откинули, хвостами играют, рогами шутя бодаются, расслабляются на четвереньках, травку жуют, Лизетта мычит и такое выделывает, такое, ну такое, слов нет! А ты не кашляй от смеха, уж в двести пятнадцать лет надо быть милосердней к человеческим чудесам и кошмарикам.
Дней через пять попал Рой на приём к травматологу высшей квалификации, ногу ему показывает, а там уж вовсю развилась копытья болезнь с вывертом, изничтоженье которого требует четырёх операций, никакой страховки не хватит, а работа нужна ювелирная, и гипс месяца на три. Ген такой проскочил злодейский, как сказал травматолог высшей квалификации. А от кого ген?.. Стал Рой вспоминать прадедов, дедов, прабабок, бабок, мать с отцом, братьев с сёстрами, всех далёких и близких родичей, всех обитателей острова — ну никто, кроме Роя не окопытился, ни одна живая душа!.. И Лизетта не окопытилась, значит, оно — не заразно, вот ведь какая болезнь загадочная.
Показалось ему на миг, что после того, как Лизетта его целовала, она охвостатилась и нечаянно тем хвостом чуть со стола не смахнула тарелки с едой на пол. Да мало ли что покажется усталому и голодному в миг поцелуя?
Нет как нет у неё хвоста, совершенно точно, он уж двести раз проверял по-всякому.
А говяжье пятно с башмака ничем не смывается, не вытравляется, не соскабливается, отрезанию не поддается, перекраску отбрызгивает, замазку отплёвывает, а само блестит и алеет, как свежее, сиюминутное.
В одном башмаке, значит, нет злодейского гена, там нога как нога, а в другом — ген и нога раскопытилась, и дальше копытится без остановки.
Пошевелили на бойне мозгами, испугались огласки такого случая производственной небезопасности, купили страховку для своего работника, крепкого, честного, дружелюбного. И вот, значит, ждёт он звонка из больницы для приглашения на операцию номер один, а всего их четыре.
Тут как раз к нему и является с острова парень, на работу просит устроить хоть кем и письмо привозит ему от матери, всесторонне чудесное.
«Мой родимый сыночек, — пишет она, — как ты там жив-здоров, хорошо ли к тебе люди повёрнуты, есть ли случай счастливый, завёл ли жену с детишками? Сон мне был, будто краской говядину мажешь на бойне для свежего вида, и на левый башмак эта краска через все там двери прокляксалась, и в том башмаке нога твоя вся ископытилась. Быстро выкинь те башмаки с глаз долой, сыночек, потому как нечистой силы краска есть отрава и порча злодейская, сатанинская козня, чистого и невинного она ископытит, а нечистого и во всем виноватого она усладит добавочной силой. Выбрось мигом те башмаки, не сплю из-за них, проклятых…»
Задумался Рой минут на сорок, вложил башмаки в синий мешок и отнес на помойку. В тот же миг удивительный машина подъехала мусорная, пасть распахнула, мусор всосала и пошла перемалывать. А у Роя в ноге ископытенной что-то вжикнуло, звякнуло, дернулось — словно пружина в ступне содержалась и вся выскочила. Куда?.. Где она?.. Ничего подобного нигде не видать!
Пристроил он парня с острова красить мясо на бойню, сказал:
— Только краской, смотри, не заляпайся, когда будешь мясо малярить, не то весь ископытишься, охвостатишься и на четвереньках пастись будешь, бодаясь, мыча и мумукая.
А сам пошёл себе и пошёл — куда глаза глядят, безо всякой цели, из городка в городок, всегда есть молодецкому человеку чем на хлеб заработать, где на ночь прилечь. И в таком походе нога у этого Роя очеловечилась, до двухсот пятнадцати лет дожила в полном здравии, слегка на грозу томясь.
Читать дальше