Андрей Столяров - Не знает заката

Затем я перешел к современности. Здесь я сказал, что у советской партийно-административной элиты, кстати, консолидированной значительно больше, чем элиты западных демократий, имелись свои специфические особенности: она распоряжалась ресурсами всей страны, но при этом не обладала ими на правах собственности. Советский руководитель, попадая на Запад, с изумлением замечал, что власти у него в десять раз больше, чем у любого западного управленца такого же ранга, но по сравнению с европейцем или американцем он – просто нищий. На свои тридцать долларов суточных он даже не может пригласить их в ресторан. Не говоря уж о том, чтобы купить виллу на побережье, пару машин, построить квартиру, передать это по наследству. Диссонанс был невыносим. Вот почему элита КПСС не слишком препятствовала перестройке. Иначе бы мы еще двадцать лет барахтались в социализме. Другое дело, что, попытавшись конвертировать власть в собственность, старая управленческая элита сделала это не слишком удачно. В ней не было пассионарности, не было дикой жажды приобрести сразу все. Она проиграла и комсомольцам, не обремененным традициями партийной этики, и странным, с ее точки зрения, «выскочкам», ставшим через какое-то время российскими олигархами. Эти «социальные кондотьеры» были намного мобильнее. В результате, что мы имеем сейчас? Сейчас мы имеем, во-первых, глобализованную элиту, то есть тех, кто благодаря сверхкапиталам подключился к мировой экономике: их национальные приоритеты не интересуют, они рассматривают Россию лишь как одно из оперативных полей. А во-вторых, мы имеем патриотическую элиту, то есть тех, кто пытается ориентироваться на канон, на традиционные представления, не замечая, правда, что они уже не работают. Первые тянут нас в хаос, в пертурбации нарождающегося глобализма, вторые – в застой, в изоляционизм, в затхлое советское прошлое. И то, и другое, конечно, – социальные крайности. И вот тут, несомненно, возрастает значение антиэлиты. В нашей терминологии – элиты творческой, интеллектуальной. Потому что элита – не те, кто принимает политические решения. Элита – те, кто продуцирует формат бытия. Те, кто постулирует – как можно и как нельзя. Более того – дает пример следования этому поведенческому эталону. Можно сказать и так, что если государство, управляющие структуры служат мозгом, мускулами, руками общества, являются его «телом», его «социальной физиологией», то элита, подлинная элита, служит его душой, его «верховным судьей», нравственным императивом, как называл эту функцию Кант. Она отбирает побудительные импульсы социума: приглушает одни, усиливает другие, облекает их в мировоззренческие нормативы, концентрирует и передает соответствующим группам «социальных нейронов». Именно это уравновешивает традицию и инноватику, формирует баланс, не позволяющий скатываться ни к хаосу, ни к застою. Выражаемые такой элитой мотивация и воля общества определяют жизнеспособность нации в долгосрочном плане. А поскольку в эпоху глобализации, в эпоху тотальных контактов состязательность сверхкультур переместилась прежде всего в сферу сознания, то важнейшим фактором конкурентности государства становятся те, кто это сознание создает: философы, аналитики, писатели, композиторы, журналисты. Здесь важно следующее, ныне сознание общества может быть сформировано и извне, просто за счет трансляции чуждой ему культуры. Это такая завуалированная форма внешнего управления. И если подобное управление осуществляется стратегическими конкурентами, оно становится разрушительным, а положение общества – кризисным. Все мировоззренческие конструкты разваливаются, на первое место в этой искаженной среде выходят фантомные показатели: имидж, рейтинги, пиар, политические технологии. Достаточно немного ослабить центральную власть, и социум распадется на самостоятельные анклавы. Первоочередной задачей момента, задачей действующего президента как раз и является формирование подлинной национальной элиты. А она, в свою очередь, могла бы продуцировать устойчивый менталитет: связывать прошлое с будущим, традиции с инноватикой, синтезировать их, нарабатывать картографию опережающих смыслов. Без этого ничего не будет. Все остальное – техника, экономика, геополитика – возникает отсюда…

Говорил я примерно минут двадцать. В общем, вещи понятные: все это можно было прочесть в соответствующих аналитических публикациях. Мне было даже неловко произносить такие банальности. Однако, поскольку прошлые заседания начинались именно с этого, я был обязан их повторить.