Сергей Жадан - Интернат

А утром бросается к окну и ничего не видит! Только снег — глубокий, блестящий, ранит глаза своими кристаллами, ослепляет. И он быстро одевается и выскальзывает на улицу. Пока ещё все спят, пока никто не заметил, что новогодняя ночь давно кончилась и начался новый день, наполненный светом и снегом, он выбегает во двор и тонет в снегу, прыгает в него, бродит под деревьями — белыми и тяжелыми. Выходит на улицу — пустую улицу нового года, где ещё никого нет, по которой ещё никто не ходил. И идёт наугад по свежему, непротоптанному снегу. Доходит до школы, мимо магазинов, выходит к вокзалу. А тут тоже пусто в это утро: все спят. Никто не замечает, что начался новый год, что началась новая жизнь, никто ничего не замечает, никого нигде нет, и он переваливает через колеи, утопая по колена в снегу, выбирается на насыпь, белым массивом нависающую теперь над железнодорожным полотном, и перед ним открывается целый мир — до краёв засыпанный снегом. И его сразу же хочется пройти с начала и до конца. И он скатывается по насыпи, перебегает через лесополосу, бредёт сквозь снег, что становится всё глубже. Спускается в долину, мимо снежных холмов, в очертаниях которых угадывается фундамент недостроенного завода, и выходит в открытое поле, что тянется аж до неба, сколько хватает глаз. Идёт бесконечно долго, утратив чувство времени и пространства, ощущая вокруг себя только снег и солнце, которое всё выше поднимается в январском небе. А когда устаёт, падает прямо в снег, проваливается в него лицом, дотрагивается до него губами, обжигается им, потом переворачивается на спину и смотрит в небо — бесконечно высокое, совершенное. И тут замечает облако — первое, единственное в этом совершенном блестящем пространстве. Откуда оно, с недовольством спрашивает он сам себя, поворачивает голову и видит, что с юга, от моря, наступают тучи, закрывают собой горизонт и через какое-то время обязательно будут здесь — над ним, у него над головой. Он зябко поводит плечами и чувствует, что лежать на снегу не так уж и уютно, что пальцы рук успели замёрзнуть, что снег на обшлагах пальто превратился в ледяную плёнку. Пора возвращаться, говорит он сам себе. Чёрта с два, сразу же себе и отвечает. Ещё чего, прибавляет менее уверенно. Только не сегодня. Сегодня меня никто и ничто не сможет остановить. Сегодня я научусь любить и воспринимать этот мир таким, какой он есть. И он, мир, пусть тоже учится меня любить.

Встаёт и отправляется дальше — по глубокому, нетронутому снегу. Идти, правда, становится всё труднее. И ноги в зимних невысоких ботинках мёрзнут и ноют. Нужно возвращаться, напоминает он себе, уже немного нервничая. Ещё чего, снова резко сам себе отвечает. Ну хорошо, начинает сам с собой торговаться, давай, дойдёшь вот до этих деревьев — и назад. Посмотрим, небрежно отмахивается сам от себя. Идёт, вытаскивая ноги из снега. Деревья наползают медленно, никуда не спеша. Становится всё холоднее. Тучи, наконец, дотягиваются до его долины, закрывают собой солнце. Сразу становится серо и хмуро. Но он уже добрался до деревьев и победно стоит на склоне, глядя на замёрзшее русло реки внизу. Река! — радостно кричит сам себе, — дошёл до реки! Прекрасно, нервно отвечает сам себе, а теперь назад, домой. Да подожди, не соглашается с собой, спущусь к реке — и потом назад. Не надо, возражает себе, возвращайся домой. Да ладно, не слушается себя: туда и назад.

И скатывается по склону вниз, достигает берега, поросшего мелким камышом, выбегает на середину реки. Победно вскидывает вверх руки — к свинцовому небу, с которого начинает сыпаться снег. Э-э-э! — победно кричит и тут же проваливается под лёд. За толстым слоем снега не замечает, что лёд совсем тонкий, особенно посреди русла. Даже испугаться не успевает. Хорошо, что река оказывается мелкой и илистой — так что он стоит по пояс в ледяной воде, испуганный, беспомощный. И всё сразу понимает: пока отсюда выберется, пока доберётся домой — успеет стемнеть. И дойдёт ли он, мокрый и замёрзший, по тёмным, глубоким снегам — ещё большой вопрос. И вот тут он начинает паниковать.

Долго-долго, бесконечно долго бредёт по снегу, не чувствуя ни рук, ни ног, из последних сил заставляя себя не останавливаться, выбираться из очередного сугроба, выбредать на очередной холм, идти, идти, не останавливаясь, только не останавливаясь. Оглядывается и видит гладкий серый фон, разворачивающийся вокруг, обступающий его, не давая ни единого шанса на спасение, и от этой неохватной серости ему становится так жутко, что у него откуда-то появляются новые силы, и он начинает бежать, бежать и плакать, время от времени оглядываясь назад и с ужасом замечая, как там, за спиной, на горизонте, появляются чёрные точки — одна, две, три, четыре, пять — и начинают расти, двигаясь в его сторону. Он ещё не может различить, что это, но уже понимает ясно и отчётливо: во что бы то ни стало нужно бежать, нужно бежать от этих точек на сером фоне, потому что это движется его смерть, и ни в коем случае нельзя ей дать себя догнать. Это всё, что необходимо: не дать себя догнать, попробовать вырваться из этого серого глубокого месива, добраться домой, попробовать перехитрить собственную смерть.