Виктор Бычков - Вишенки

Николай Николаевич сел напротив Макара Егоровича, взял документы, долго, слишком долго изучал.

– Здесь не указаны номера счетов в банках. Это как понимать?

– Все мои счета, уважаемый, арестованы и национализированы советской властью, вот так-то. Могли бы поинтересоваться в городе.

– Опять за старое? – нервно дёрнул плечами ревкомовец.

– У меня к тебе, Николай Иванович, просьба, – не обращая внимания на представителя ревкома, Макар Егорович обратился к Сидоркину. – Для пользы дела, уже вашего дела, прошу оставить старшим над винокурней Гриня Ефима Егоровича, а главным садоводом Кольцова Данилу Никитича. Парни молодые, грамотные, мною направлялись на курсы, успешно закончили. Грамотные парни, трудолюбивые, надёжные.

– Ещё что-то будет? – спросил Сидоркин.

– Я бы рекомендовал управляющим оставить бывшего старосту Вишенок Логинова Николая Павловича, как, возможно это?

– Что скажете, Николай Николаевич? – обратился Сидоркин к ревкомовцу. – Я не против, но что скажет вышестоящее начальство?

– Учитывая революционную целесообразность, надо подумать. Вы же по-родственному, а так сейчас не получится.

– Но здравый смысл подсказывает, – начал, было, Щербич, но его грубо прервал Николай Николаевич.

– Увольте, обойдёмся без ваших советов. Можете быть свободны! – и указал рукой на дверь.

Макар Егорович уходил как оплёванный. Надеялся, свято верил, что с ним поговорят по душам, посоветуются. Не так-то просто управлять таким хозяйством, тут опыт нужен, знания особые. Вот и поделился бы Макар Егорович, порассказал бы, посоветовал, что и как. Всё ж таки не телка подарил, а во-о-он какое производство. Это ж понимать надо. А чего стоило хозяину оторвать от себя, вырвать из сердца? Кто не имел своего, тот никогда не поймёт. Но вы-то собираетесь хозяйствовать, значит, понимать должны. А тут вон оно как получилось.

Хотелось заорать благим матом, закричать так, чтобы вздрогнуло всё окрест, подпрыгнуло, чтоб небо обрушилось, чтоб земля содрогнулась. Но заставил себя, огромным усилием воли заставил себя сдержаться, покинуть кабинет с гордо поднятой головой, распрямленными плечами. Даже хватило ума попрощаться и сказать «до свидания» секретарше. Ещё сел в возок собранным, сжатым, как пружина, тронул коня.

И вот тут размяк, сдался, сидел бесформенным, жалким, беспомощным, обиженным, оскорблённым подобием того Щербича, который только что был на приёме у новой власти. Такого позора, такого стыда он ещё не испытывал за всю свою сознательную жизнь. А пришлось. Какая ужасная боль в душе, Господи, как вытерпеть? Сил хватило доехать до Слободы, свернуть к церкви.

Встретил сам священник, пошёл навстречу. Макар Егорович заставил себя вылезти из возка, тут же упал на грудь отцу Василию и расслабился вдруг, расплакался по-детски, совершенно не управляя собой. Плакал со всхлипами, с рыданиями, как по покойнику. Священник не успокаивал, лишь поддерживал да поглаживал рукой по спине товарища, молчал. Рядом с кружкой воды в руке стояла матушка Евфросиния и тоже плакала, не вытирая слёз, что лились по её бледному лицу.

Наконец, просветлённый, оторвался от батюшки, глотнул воды, сказал спокойно, твёрдо, как мог говорить только уверенный в себе Щербич:

– Всё! Сдал! Рубикон пройден! А сейчас, отец Василий, напьюсь! Напьюсь так, что чертям тошно станет! Как последний извозчик! Залью боль и обиду, попрощаюсь с земными мечтами, что держали меня всё это время, вели по жизни, вдохновляли.

– У меня? Ко мне пойдём, душа моя? Составлю компанию.

Матушка! Накрой-ка столик страждущим. Уединимся с товарищем. Это мы быстро, – нежно рокотал батюшка.

– Нет, дома, дома, друг мой верный, товарищ надёжный, единственный Вася-Василий свет Петрович! Домашним сообщить надо, они ведь не знают, куда я и зачем ездил. Как же я напью-у-усь! Как же я забудусь! И-и-э-эх, отец Василий! Как же я напьюсь!

– скрежетал зубами Щербич. – В гробу перевернутся все эти коммунисты-большевики!

– Я помогу тебе, Макарушка, – батюшка снова приобнял товарища. – Только под моим чутким руководством, вместе мы совершим сие дело, тебе одному не по силам, потому-то я и не могу его доверить тебе. Не то это будет банальная пьянка, пустой перевод такого ценного продукта, как водочка, а с присутствием духовного лица это уже будет культовое мероприятие, сын мой, угодное Богу. Едем, пока желания совпадают с возможностями, будем спешить. Матушка, не жди скоро, дела. Требуется срочно возродить, оживить душу рабу Божьему Макарушке, вдохнуть в неё веру и надежду. Кто ж это сделает лучше, чем я? Только я! Серко, гони, милый, вези страждущие души! И мечту тебе найдём, нельзя, Макарушка, душа моя, жить без мечты. На дне стакана она, негодница, истинно говорю тебе. Извлечём, достанем её оттуда, отряхнём, очистим от скверны, обсосём, если надо, оближем, каких бы трудов нам это ни стоило. Будет ей от нас скрываться, найдё-о-ом всё равно-о!