Никола Скотт: Секрет моей матери

И вот я на месте. Дверь, как обычно, тихо скрипнула, когда я вошла в переднюю. Я невольно задержала дыхание. Но внутри было тихо, в углу прихожей, как обычно, тикали дедушкины часы, и пахло так же, как всегда, — книгами и пылью, а еще лавандовым освежителем воздуха, принесенным миссис Бакстер, даже несмотря на то, что именно в этот день год назад умерла моя мама. Справа на старинной вешалке висели куртки, на каменные плиты пола стекала вода с нескольких зонтов — все говорило о том, что родственники собрались совсем недавно.

Я бесшумно прокралась через холл, поглядывая на свет, падавший сквозь стеклянную дверь кухни. До моего слуха донеслось приглушенное бормотание, затем смех, сменившийся осторожным кашлем. Это был дядя Фред, брат моего отца, живший в Кембридже вместе с тремя собаками и коллекцией ржавых автомобилей, которые он постоянно чинил. Я навострила уши, надеясь услышать низкий, чуть хрипловатый голос отца, однако его было не разобрать за негромким гулом общего разговора. В последнее время отец работал больше, чем обычно, и, похоже, изжога мучила его сильнее. Я надеялась, что вчера он, как и было запланировано, посетил доктора. Вот кто-то снова что-то пробормотал, наверное, Джас, который по просьбе Венетии пришел прямо из больницы.

Я представила, как все они расселись вокруг кухонного стола. Психолог Венетии посоветовал оставить мамино место незанятым — в знак уважения к ней. Я ненавидела этого психолога, бледного как мертвец человека по имени Хэмиш Макгри, ненавидела саму мысль о нарочно незанятом стуле, с изогнутыми подлокотниками, прямой спинкой и затейливым узором на подушке, которую мама подкладывала под чехол, чтобы уменьшить боль в спине. Я пыталась вспомнить, когда последний раз видела, как она сидит на этом стуле и смотрит в сад, повторяя в уме список нужных дел или с хмурым видом пробегая взглядом газетные заголовки, но у меня ничего не вышло. Лицо мамы оставалось расплывчатым, и мне удавалось увидеть лишь отдельные фрагменты: ее руки с длинными, слегка заостренными на концах пальцами, такими же как у меня, и пряди волос, падавшие на лоб, когда она наклонялась, чтобы подуть на кофе, который любила пить чуть теплым, с большим количеством молока. Так было весь год. Когда окружавшие меня люди вдруг заводили речь о забавных моментах, разговорах и вечерах, проведенных вместе с ней, я продолжала напряженно вспоминать ее лицо, то, как она красила губы по утрам, складочку возле ее рта, когда мама начинала терять терпение, ее плечи холодной ночью, когда она пыталась найти свой шарф. Мелкие осколки, словно капли дождя, барабанили по моей памяти, дожидаясь, когда я сложу их вместе, а моя способность помнить маму была там же, где и мои слезы, — в высохшем русле реки непрорвавшейся печали. Воспоминания пролетали, словно перекати-поле, ни за что не зацепляясь, обрывочные и лишь изредка приятные.

Снова послышался сдавленный смех, сменившийся острожным кашлем, и в этот миг я поняла, что ни в коем случае не спущусь по этим ступенькам, не подойду к этому пустому стулу и не воскрешу в памяти размытое мамино лицо. Со стуком уронив коробку с пирожными на столик в холле, я вдруг подхватила мокрую куртку и сумку и вбежала в дверь, расположенную справа. Я ударилась о стену и на долгий миг замерла. Я стояла, вдыхая прохладную темноту, прильнувшую к моим глазам после долгого всматривания в малиновое пятно на клеточке «15 мая». Тиканье дедушкиных часов здесь слышалось более отчетливо, потому что они стояли у стены. Этот звук, похожий на дыхание, действовал на меня успокаивающе, и я наконец открыла глаза, подавляя приступ страха. Венетия ужасно разозлится.

Мамин кабинет… Я не была здесь очень давно, с тех самых пор, как мы с Венетией искали в столе адресную книгу, чтобы сделать карточки с извещением о смерти. Мы восхищались буквально всем подряд. Время от времени миссис Бакстер предлагала нам устроить тут уборку, однако Венетия всякий раз решительно отметала эту идею, поэтому комната осталась такой же, как в то утро, когда моя мать в последний раз вышла отсюда, чтобы провести популярный семинар «Поиск творческой реализации женщин-писателей». Книги и папки были аккуратно разложены по полочкам. Стикеры, ручки, стоявшие в старой кружке, слишком красивой, чтобы ее выбросить, — все это словно ждало маму, которая держала карандаши остро заточенными, чтобы воспользоваться ими в любой момент. Здесь был ее телефон — старый, горчичного цвета, с диском, ― бюро с выдвижной крышкой, прислоненное к стене, с ящиками и ящичками, с безделушками, которые мы дарили ей на Рождество и день рождения, потому что знали: она любит, когда все аккуратно разложено по местам.