Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

– Ненавижу, когда ты говоришь так, как порой говорит она. Думаешь, я не знаю, что ты больше мать для близнецов, чем она? Думаешь, я не видел, что близнецы глазели на свою мать, как на чужую? Кэти, я не слепой и не глупец. Я знаю, мама прежде всего заботится о самой себе, а потом уже о нас.

Старая как мир луна освещала застывшие в его глазах слезы. Его голос звучал твердо, приглушенно и глубоко.

Все это он сказал спокойно, без горечи, только с сожалением, – так спокойно и бесчувственно доктор говорит пациенту о его неизлечимой болезни.

Вот когда это открылось мне, как катастрофа, как наводнение: я любила Криса, а он был моим братом. Он делал меня целостной, давая мне то, чего во мне недоставало, например стабильность. Когда я готова была нестись бешено и неистово, он умел все поставить на свои места, – и вот прекрасный способ отплатить матери, бабушке и деду. Бог ничего не увидит. Он закрыл глаза на все в тот день, когда Иисус был распят на кресте.

Но там, наверху, был отец, и он смотрел на нас, и я съежилась от стыда.

– Посмотри на меня, Кэти, пожалуйста, посмотри.

– Я ничего не имела в виду, Крис, правда ничего. Ты же знаешь, какая я сентиментальная, я хочу жить, как все этого хотят, но я так боюсь, что с нами может случиться что-нибудь ужасное, все время боюсь. И я говорила эти гадкие слова, просто чтобы встряхнуть вас, чтоб вы поняли. Ох, Крис, я просто до боли хочу быть с другими людьми, с множеством других людей. Я хочу видеть новые лица, новые помещения. Я до смерти боюсь за близнецов. Я хочу ходить по магазинам, скакать на лошади и делать все, чего мы здесь лишены.

В темноте, на холодной крыше, мы ощупью нашли друг друга. Мы слились воедино, сердца наши стучали друг против друга. Мы не плакали и не смеялись. Разве мы не пролили уже океан слез? И они не помогли. Разве мы не вознесли уже миллионы молитв, а избавление так и не пришло? Но если слезы не помогли и молитвы не были услышаны, как еще можно добиться, чтобы Бог обратил к нам свою милость?

– Крис, я уже говорила, и я снова говорю. Мы должны сами проявить инициативу. Ведь папа говорил, Бог помогает тому, кто сам себе помогает.

Он прижался ко мне щекой, и прошло немало времени, прежде чем он отозвался:

– Я подумаю над этим, хотя, как говорит мама, счастье может привалить в любой день.

Каждый день из тех десяти, что прошли, прежде чем мама пришла к нам снова, мы с Крисом размышляли часами, зачем же все-таки она уезжала в Европу так надолго и, главное, что за добрые вести должна была она нам сказать?

Эти десятидневные размышления были чем-то вроде дополнительного наказания. Наказанием было сознавать, что она сейчас здесь, в этом доме, и все равно игнорирует нас и держит взаперти, словно мы и вправду только мыши на чердаке.

Поэтому, когда она наконец появилась, мы были подчеркнуто предупредительны и больше всего боялись, что она больше никогда не придет, если Крис или я будем проявлять враждебность или повторим свои требования выпустить нас. Мы были тихими, кроткими и покорными судьбе. Мы не могли даже бежать, сделав веревочную лестницу из простыней, ведь близнецы впадали в истерику при любой попытке вывести их на крышу.

Поэтому мы улыбались маме и не произнесли ни слова жалобы. Мы не спросили, как она могла снова наказать нас и не приходить еще десять дней после тех месяцев, что мы провели без нее в неведении. Мы довольствовались тем, что она пожелала сообщить нам. Мы были такими, какой она была когда-то со своим отцом, – ее послушными, кроткими и пассивными детьми.

Больше того, именно такими мы ей и нравились. Мы снова были ее милыми, ее любящими, ее собственными «дорогушами».

И вот теперь, когда мы стали такими хорошими, милыми, такими податливыми, такими уважающими ее и доверчивыми, она решила, что настал момент произвести фурор.

– Дорогие мои, порадуйтесь за меня! Я так счастлива! – Она рассмеялась и свернулась в клубок, как кошка, обнимая саму себя руками, млея от любви к своему собственному телу (по крайней мере, так мне показалось). – Угадайте, что случилось, а ну, угадайте!

Крис и я переглянулись.

– Наш дедушка скончался? – осторожно предположил Крис, а мое сердце в это время плясало, готовое подпрыгнуть и в самом деле выскочить из груди, если она сообщит нам радостную новость.

– Его забрали в больницу? – спросила я после секунды раздумья.

– Нет. Я теперь уже не ненавижу его так, как прежде, поэтому я не пришла бы к вам разделить радость по поводу его кончины.